внизу. Вдали сияющая и золотая, под мостом она становилась бездонной и черной. И плыли бабочки, как листья осенью, трепетали крылышками, умирали. Снизу, медленно, как воспоминания, поднимались серебряные рыбины, и в неслышном плеске светленькие крылышки исчезали. Рыба исчезала во тьме, но тут же всплывала другая. Кажется, в этом было колдовство. Юм лег щекой на гладкие гранитные перила, всматриваясь вниз. Может, и в его памяти что-то зашевелится, всплывет? Вдруг блеснуло что-то, остро впилось в рыбину и, тяжело бьющуюся в сверкающих брызгах, вырвало ее из ленивой воды. Юм поднял голову и заморгал.
Это рыбак бил рыб острогой с плоской черной лодки. Рыба, какая-то маленькая, дрожала, билась и все еще роняла в реку крупные прозрачные капли. Рыбак равнодушно взглянул на Юма, стряхнул рыбу под ноги и снова нацелил острогу на медленные тени под белыми и золотыми крылышками. Юм сам не знал, что тянет его дальше смотреть на это, но тут вдруг воздух глухо дрогнул и поплыл глубоким колоколом.
Юм ахнул, вцепился в руль велосипеда и изо всех сил завертел педали. Вот уши оборвут и будут правы. Мост кончился, и велосипед затрясло на неровных плитах. Юм привстал, разгоняясь перед горкой – золото с неба горело вокруг. Колокол бабахнул снова, заложив уши гулом, и Юм впервые влетел в горку не запыхавшись – зато вдоль спины стегнуло болью. Знакомой. Ужасной. Но которую всегда можно перетерпеть. Значит, ее как будто нет. Потом, вечером, надо будет полежать на ровном, и все пройдет. Но все-таки очень… очень больно… Нельзя останавливаться.
В узких отстающих улицах празднично пахло сладкими яблочными пирогами. Немножко приторно. Пирога он не хотел, а вот бы яблочка… Яблоня за забором. Яблоки на ней красные… А вон другая, с желтенькими… Дадут, наверно, если попросить. Только просить нельзя, стыдно. И в гости ни к кому нельзя. А интересно бы попасть хоть в один такой дворик, посмотреть, как люди у себя дома живут… Нет, страшно. Хотя тут хорошие люди, добрые. Он очень любил уже весь этот городок возле самого главного, как сказали, Храма Океана. И назывался городок красиво, как в сказке: «Корабельное Поле»…И хорошо, что тут все близко… И отовсюду близко к Храму. И к морю. Жмурясь и закусив губу, вертел педали, проносясь по синим теням улочек и золотым перекресткам. Хорошо, что народу нет… Все уже в Храме… С яблоками. От ворот бегом не успеть, и Юм свернул влево, к парку, полетел сквозь золотые полосы на дорожке – песок летел из-под легких ребристых колес.
Мимо фонтанов к Храму. Колокол опять ударил, и Юма вынесло на цветной песок подъездной храмовой площади. Теперь наискосок… Над головой, чуть слышно бормоча двигателями, прошел жутко близкий, огромный темный диск гравитоплана. От боли в спине все в нем немело, и Юм, сражаясь с ней, завертел педали еще сильнее. Самым коротким путем – «половинное спрямление», – пропел кто-то внутри детским голоском – он пролетел сквозь храмовые дворы и выкатился на плотину.
Золотая вода и тут дрожала крылышками бабочек. Юм уже задыхался, тонул в густом золотом воздухе