гонорар, который служил основным средством существования семьи. И все же я ответил себе: «Да!» Во мне крепло ощущение: если я окажусь рядом, в Москве, Сереже станет лучше.
И второе, что я понял: мне с моими проблемами некуда больше идти. Список профессоров, академиков и лауреатов, которые, как мы надеялись, сумеют нам помочь, был исчерпан.
Внезапно под рев турбин «Ту-104» в мозгу с устрашающей четкостью выстроилась фраза: «Больше надеяться не на кого. Если ты хочешь вылечить Сережу, ты должен это сделать сам».
Низкий поклон безвестным индусам
Мы сидели с женой в большой комнате. Сережа уснул. Думали мы с ней об одном и том же. Нам зачастую не было нужды произносить слова вслух.
– У нас, – сказал я, – есть еще в запасе йога.
Элла Гдальевна была врачом высокой квалификации. Она заведовала биохимической лабораторией кафедры хирургии Второго московского медицинского института им. Пирогова. Руководил кафедрой профессор В.С.Маят. Без визы жены, которая подтверждала поставленный диагноз, Маят не клал на стол ни одного больного.
Хирургам, подлинным асам (иные стали академиками), такая постановка вопроса казалась обидной. Но если они поступали вопреки мнению лаборатории, на операционном столе их ждали неприятные сюрпризы.
Когда заболел Сережа, его лечением руководила жена.
Ее отношение к моим занятиям йогой было снисходительно-доброжелательным. Как все ее поколение врачей, Элла Гдальевна безраздельно принадлежала к европейской школе. Жена видела, что йога помогла мне избавиться от загадочных недугов, но рассматривала мои занятия как добротную лечебную физкультуру. Если я приводил случаи, когда йоги спасали уже полумертвых больных, от которых отвернулись врачи, она выслушивала и просила:
– Это очень интересно. Только ты больше никому не рассказывай. А то тебя засмеют.
И в тот вечер, когда я напомнил о существовании йоги и робко предложил себя на роль Сережиного лечащего врача, она заплакала. Это был плач бессилия. В комнате возникла атмосфера опасности. Я почувствовал: уходит последний шанс. Если жена не присоединится ко мне, в одиночку я ничего не сделаю. А я начинал все крепче верить в свои возможности.
Голова заработала быстро, как в момент катастрофы. Я понял: нужно найти довод, способный жену ошеломить.
Вспомнился Альберт Эйнштейн. В годы Второй мировой он пришел к президенту Франклину Рузвельту. Физик хотел предупредить его, что нужно срочно приступать к созданию атомной бомбы. Иначе Гитлер всех опередит.
Рузвельт не считал угрозу серьезной. Тогда Эйнштейн рассказал: Бонапарт, воюя с Англией, не захотел строить корабли с паровыми двигателями. Он тоже нашел затею несерьезной. А британцы оказались дальновиднее. Их суда с дымящимися трубами были намного маневреннее и быстроходнее французских парусников. Наполеон и сам признавал позднее, что это неверие стало одной из его фатальных ошибок.
На Рузвельта рассказ физика произвел сильное впечатление. Президент распорядился