землю, начал накладывать жгут.
Жандарм с закоптевшим лицом за руки оттаскивал своего раненого товарища подальше от огня. Я решил помочь, взял человека за ноги, и мы, не сговариваясь, понесли его в переулок. Раненый беспрерывно ругался и был страшно бледен, но держался молодцом, несмотря на то что форма на его левом боку потемнела от крови.
Пивной мобиль-цистерна, чудом уцелевший, заурчал мотором – водитель намеревался свалить как можно дальше и быстрее.
– Проклятье! – сказал наш «пациент» и знаком попросил товарища зажечь папиросу. – Опять во мне дырка.
– Дай гляну, – предложил я.
Он отвернулся в сторону, не желая смотреть, что у него там, и ожидая самого худшего. Я расстегнул его китель, достал нож, взрезал промокшую рубашку. Чтобы как-то рассмотреть рану, второй жандарм снял шейный платок, протянул мне. Пока я сушил, раненый зашипел, ругнулся и затянулся папиросой.
– Ну?! – наконец не выдержал он.
– Сквозное, – сказал я. – Вышла близко к позвонкам.
– Ног не чувств…
Громкий винтовочный выстрел прервал его фразу. Пуля, прошедшая рядом с моим плечом, угодила жандарму в грудину так, что все тело содрогнулось. Дальше я уже не смотрел, так как загрохотало по всей улице, вокруг засвистело, и надо было спасать свою шкуру. Помочь я больше не мог, попадание оказалось смертельным.
Стреляли часто и с удовольствием, словно какой-то подросток наконец добрался до своей заветной мечты – оружия и теперь просаживал патрон за патроном, ничуть их не жалея. Редкое, сухое, пистолетное гавканье почти терялось в хлестких винтовочных рыках и внезапном деловитом механическом вое автоматов. Эхо выстрелов, множась, отражалось от стен зданий, металось по переулкам, словно стая испуганных летучих мышей. Несколько пуль залетели к нам в проулок, выбив темно-красную пыль из кирпичей, и я пригнулся еще ниже, думая, что надо выбираться.
Когда я достал «Стук», жандарм, с которым я тащил его уже мертвого товарища, направил на меня свой пистолет.
– Эй! – сказал я ему. – Если бы я был с ними, то не стал помогать тебе.
С кем «с ними» мы оба не знали, но прекрасно друг друга поняли.
Он был моим ровесником, а значит лишен в какой-то мере романтики юношей, готовых верить в добрые намерения всех тех, кто внезапно оказывается с ним рядом. Доверять вооруженному незнакомцу, когда только что кто-то напал на пост, поворачиваться к нему спиной и так рисковать?
Это глупо.
Суровые времена требуют жестоких действий. Даже если есть шанс, что рядом с тобой хорошие люди. Я целиком и полностью его понимал, и, не скрою, велик шанс, что поступил бы точно так же. Он выстрелил мне прямо в лоб с хладнокровием человека, прошедшего войну и не очень-то ценившего жизни незнакомых людей.
Его пистолет лишь сухо щелкнул. Соображали мы оба быстро, он сделал шаг назад, одновременно передергивая затвор, выбрасывая испорченный патрон, а я, наоборот, шаг к нему. Я сбил его правую