– чем? А где еще вы видели дерево, которое могло бы писать и оповещать о днях городских собраний или могло бы рассказать людям, какую штуку собирается выкинуть король с чаем и с гербовыми марками?
– Ты хочешь сказать, что сие необыкновенное дерево могло творить все эти чудеса?
– А то как же! Конечно, могло и творило… Стоило скряге Томми задумать вечером какую-нибудь пакость, чтобы одурачить народ, и наутро вы могли прийти сюда и прочесть здесь на бумаге, приклеенной к стволу дерева, про все его дьявольские затеи и про то, что теперь надлежит делать, и все это было написано таким же прекрасным почерком, как у самого учителя Ловелла, когда он очень постарается.
– И кто же приклеивал здесь эту бумагу?
– Кто? – негодующе вскричал Джэб. – Понятно кто! Свобода приходила ночью и приклеивала ее. Когда у Нэб не было крыши над головой, Джэб частенько спал под этим деревом и не раз видел собственными глазами, как Свобода приходила ночью и оставляла здесь эту бумагу.
– Она являлась сюда в виде женщины?
– Вы думаете, Свобода так глупа, что будет во всякое время разгуливать в женском платье и собирать вокруг себя толпу пьяных солдат? – не скрывая своего презрения, возразил Джэб. – Случалось, конечно, она одевалась как женщина, а то так нет. Как придется. И Джэб сидел на дереве, когда старик Нолл отказался от своих дьявольских марок. Правда, он сделал это, только когда «Сыновья Свободы» разорили на пристани его лавчонку с марками и повесили его вместе с лордом Бьютом на суку старого вяза!
– Повесили! – воскликнул Лайонел, невольно попятившись назад. – Это дерево служило когда-то виселицей?
– Да, для чучел, – со смехом отвечал Джэб. – Жаль, что вас здесь не было. Вы бы посмотрели, как этот Бьют вместе с оседлавшим его сатаной крутился в воздухе, когда они его вздернули!
Лайонел догадался, каково было назначение достославного дерева, и выразил желание отправиться дальше.
Старик, предоставив Джэбу давать Лайонелу разъяснения, с нескрываемым интересом наблюдал, какое впечатление производят они на молодого офицера, но, как только последний выразил желание двинуться дальше, он тут же повернулся и снова зашагал вперед. Теперь они приближались к той части города, которая примыкает к гавани, и вскоре их проводник свернул в небольшой дворик и, не постучавшись, отворил дверь какого-то весьма мрачного здания. Узкий, длинный, тускло освещенный коридор привел их в довольно просторное помещение, походившее на зал для собраний. В зале находилось по меньшей мере человек сто мужчин, собравшихся, очевидно, по какому-то весьма важному делу, – так серьезны и сосредоточенны были их лица.
Вечер был воскресный, и Лайонел подумал было, что его друг, человек как будто очень благочестивый, привел его сюда, чтобы он прослушал проповедь какого-нибудь особенно чтимого проповедника. Восприняв это как молчаливый укор за его пренебрежение ко дню Господню, Лайонел в первую минуту почувствовал легкий укор