кивнул, я прошла вдоль ряда, впереди которого сидел Замков, обхватив потную голову руками. А сзади за столами сидели еще человек пять студентов, готовившихся к ответу.
– Простите, у кого тут мой ластик остался? – громко спросила я.
Все с недоумением покачали головами, а я, будто проглядывая столы, дошла обратно до Замкова и быстро сказала:
– А, вот он!
Я протянула руку с зажатым в кулаке ластиком, положила под нос Замкову комочек бумажки и спокойно вышла в коридор. Я дождалась, когда минут через пятнадцать Замков вышел, сияющий от радости, в коридор и начал благодарить ребят за оказанную ему помощь. Я быстро ушла, радуясь, что помогла тому, кто пострадал на войне за нашу Родину. А такие все прибывали и прибывали в наше училище. Их принимали среди года без всяких экзаменов – уважение к инвалидам-фронтовикам было безгранично.
Марк Иванович жил в общежитии своего института, а в нашей семье проводил все вечера. Он чинил мне карандаши и читал вслух святоотеческую литературу, когда я выводила акварелью заданные нам бесконечные орнаменты. Мама была недовольна моим настроением, посылала меня в театр вместе с Марком, и мы с ним решали, в какой театр купить билеты в угоду маме. Собрались мы как-то на хорошую пьесу, но Островского отменили (заболели артисты) и заменили какой-то «советчиной». С первого же действия пошла такая похабщина, что стыдно было смотреть, а зрители ликовали… Мы с Марком слегка переглянулись.
– Не нравится? – спросил он. – Уйдем?
Я кивнула головой, мы тотчас встали и вышли. Было уже темно, мы пошли в «свой» храм – Обыденский. Служба кончалась, мы подошли к священнику, прося исповеди.
– Что такое с вами? – спросил отец Александр.
– Снимите с нас тяжесть греха, мы из театра.
– А в чем же ваш грех? – спросил священник.
– Да как в грязи увязли, так стыдно нам…
Больше мы с Марком никуда, кроме храма, не ходили. Маркуша сочувствовал моему настроению. Когда мы оставались одни, он спрашивал:
– Не видели его, нет? Хотите, я съезжу в Гребнево и привезу вам весточку о нем?
– Спасибо, но не надо. Тебе тяжело.
Я сознавала, что с больной ногой Марку трудно будет карабкаться на попутные машины, чтобы добраться до Гребнева.
Так в борьбе с тоской и в молитве прошла зима. В Великий пост я заболела, лежала с высокой температурой. Мама была встревожена моим здоровьем. Летом она собиралась отправить меня отдыхать на юг, но я решительно отказалась.
– В Гребнево я тебя не пущу, – сказала мама.
– Тогда я уеду в Киев, в монастырь, – решительно сказала я.
Эти слова привели маму в ужас.
Весна
Благослови, душе моя, Господа.
Миновала суровая зима, прошел Великий пост, после которого я еле волочила ноги из-за болезни. На Светлой седмице я немного окрепла. Сердце мое наполнялось тишиной, полной преданностью воле Божией и надеждой на