снилось ни то ни другое. Рассказывать вам или адмиралу Блю (так называли матросы Блюуатера) что-нибудь о лобскоусе или чоудере было бы с моей стороны так же безрассудно, как возить в Ньюкасл каменный уголь. Что же касается движения нашей эскадры, то я очень хорошо знаю, что ему не бывать прежде, нежели мы не посоветуемся об этом в каюте старого Плантера.
– Позвольте же мне спросить, что привело вас сюда?
– С величайшим удовольствием, сэр Джервез, потому что я люблю отвечать на ваши вопросы. На этот раз мое поручение не к вам. Впрочем, в нем нет ничего важного, потому что мне нужно только вручить это письмецо адмиралу Блю.
– А откуда это письмо и как оно попало в твои руки? – спросил Блюуатер, разглядывая адрес, почерк которого, казалось, был ему известен.
– Оно из Лондона, и мне сказали, что надо сохранить в тайне, что вы его получили. Сегодня ночью прибыл сюда офицер, которому было приказано натянуть паруса своей коляски, сколько она в состоянии вынести. Встретившись с нашей лодкой, он осведомлялся, где бы ему отыскать адмирала Блю. Ему сказали, что я, так сказать, друг и слуга обоих адмиралов, и он обратился ко мне с вопросом. Я обещал ему передать письмо, кому следует, он и отдал мне его с предостережением, о котором я уже имел честь вам доложить.
– А я, верно, ничего не значу в ваших глазах, мистер Галлейго? – спросил резко вице-адмирал.
– Вы, сэр Джервез, как и всякий другой флаг-офицер, часто можете ошибаться, но я считаю вообще адмирала Блю и вас за одного человека, потому что знаю, что между вами нет никаких тайн.
– Довольно, Галлейго, – отвечал сэр Джервез ласково, – ты хоть и порядочный плут, но все-таки добрый малый. Прощай! Нам нужно еще о многом поговорить с адмиралом Блюуатером.
– Доброй ночи, господа, доброй ночи! Да благословит вас Господь! Прощайте, адмирал Блю. Мы с вами трое такие люди, которые сумеют хранить тайну, сколько бы она ни подвергалась течи в своем плавании.
Сэр Джервез прекратил хождение по комнате и с явным участием смотрел на своего друга, замечая, что тот в третий раз перечитывал письмо. Так как теперь не было посторонних свидетелей, то он не замедлил выразить свои мысли.
– Мои опасения, кажется, сбылись, Дик. Так! – вскричал он. – Это письмо, вероятно, от какого-нибудь важного приверженца Эдуарда Стюарта?
Контр-адмирал взглянул на своего друга с выражением, которое трудно было понять, и потом пробежал послание еще раз.
– Скажи мне, знаешь ли ты эту руку, Окес? Видел ли ты ее когда-нибудь прежде?
Он подал сэру Джервезу адрес, и тот, рассмотрев его внимательно, объявил, что эта рука ему вовсе не знакома.
– Я так и думал, – продолжал Блюуатер, тщательно отрывая подпись и сжигая ее на свечке, – пусть по крайней мере хоть его гнусная фамилия останется в тайне. Человек, подписавший это жалкое маранье, вполне достоин названия подлеца. Между мной и моим старым другом никто не вправе стать таким подлым образом, и я вовсе не намерен скрывать от тебя этого поступка. На, прочитай, Окес, и скажи, не достоин ли он колесования?
Сэр