заметил, что калитка не плотно примыкает к воротам, и усиленными ударами надеялся победить ее. В это самое время прискакал Вася…
– Что ты делаешь, Митя?
– А! Это ты? Слезай проворней, помоги мне скорее разбить калитку… Я знаю обычаи этого лентяя: ночью ни за что не поднимешь! Что же ты, Вася?
– Сижу себе на лошади и тебе советую сделать то же. Все кончено.
– Умерла?
– Воскресла!
– Палеолог объявил ее при свидетелях невестой, и эта нечаянность была причиною, что она обеспамятовала…
– Сказки, князь!..
– Вся слобода знает и слышала! Мистр Иоганн при мне поздравлял Зою… Может быть, ты и теперь скажешь, что в теремах свадьбу сплели…
– Этому не бывать! Софья Фоминишна не позволит, будет бить челом государю…
– Эх, молодость зеленая! – с трудом удерживая коня, сказал Алмаз. – Бога ты не боишься, князь! Погубил ты тело мое грешное; Стромилову под плети отдал плоть мою старую; в терема и не показывайся, прямо ступай на конюшни государевы да перед Наумом-конюхом и ложись!.. Что у вас, глаз, что ли, нет? Ведь от солнышка уже и бахромки не видно, птицы спят, а вы тут ночью по чужим дворам шатаетесь… Как хочешь, князь, едем, а не то насильно повезу…
– Молчи, Алмаз! Чужие едут…
– То-то и беда, увидят, расскажут – поведут меня к Науму…
– Ну, ну! Едем, только молчи…
Ласкир поспешно вскочил на коня, и все трое тихо поехали по Московской дороге. Хотя и было уже довольно темно, но юноши могли рассмотреть всадников, ехавших к ним навстречу: их было двое. По всему было видно, что ехавший впереди был господин, а другой слуга. Еще можно было заметить, что оба были нерусские; первый был одет щегольски, перья развевались на его красивой шляпе; лошадь не шла под ним, а играла и, как животное разумное, сама остановилась у ворот мистра Леона. Всадник что-то сказал, ему отвечали из-за ограды, и он посмотрел на юношей, которые также наблюдали за этими ночными гостями…
– Я слышал, – тихо сказал Ласкир, – и не верил, но теперь начинаю подозревать, что у мистра Леона точно по ночам бывают недобрые сходбища…
– Ласкир, если ты мне друг, мы должны проникнуть к нему, узнать, что там делается. Может быть, там куют злое противу нас…
– Надо подумать!
– Чего тут думать – ясно, что тебя боялись пустить и что там сидят тайком. Видишь, ворота отворились, всадников впускают. За мной!..
– Ты с ума сошел. Тут надо иначе: надо бы перелезть через ограду с задней улицы, там, верно, сторожа нет, да пробраться садом под окна, или на крышу, или как ни есть вот этак… Но что скажет Алмаз?..
– Да что, Алмазу теперь все равно, – сказал старик. – Все одно поведут к Науму, вздуют: а если заправду поганый жидовин затевает какое зло, так не мешало бы его отправить к покойному Антону, живого сжечь…
– Он на всякое зло способен, – заметил Ласкир. – У нас люди верные толковали, что он нарочито залечил Меотаки, чтобы самому на Зое жениться…
– Ласкир! Он с неделю тому назад давал Леночке какое-то снадобье… Он говорил и Софье Фоминишне, что ей надо от кашля лечиться… Нечего тут рассуждать и медлить!