бояре, воеводы, окольничьи, дьяки, весь новый московский чин, который тогда еще не получил полного устройства. В главной палате огромный дубовый стол, обитый кожей, небольшой налой и шесть кресел с высокими спинками, также обитые кожею, составляли убранство; зато на столе – рукописные книги в кожаных переплетах, свитки, ларцы, окованные серебром и простые, чучело какой-то редкой птицы, наконец, глобус земного шара, походивший видом на грушу, – все это лежало в беспорядке и было покрыто пылью, потому что Иоанн сюда не допускал прислуги, запирал палату собственноручно и ключ носил при себе. Ключ этот был позолочен, и, вероятно, от этого палата называлась золотою, – впоследствии была действительно в том же Кремле Золотая палата; может быть, первая подала мысль устроить последнюю. Вынув ключ, Иоанн подал его Мамону, тот отпер двери; Иоанн вошел в палату, обратился к иконам, осенил себя прежде знамением креста, положил шапку на налой, жезл поставил в угол, разводя рукою густые кудри; Мамон в это время подошел к правой двери, что вела к Патрикееву, отодвинул железную огромную задвижку и тихо вышел. Государь сел на свое место. Возведя глаза на икону, Иоанн долго смотрел на лик Спасителя, наконец, вздохнув, сказал тихо:
– Трудно.
И снял печати со свитков, лежавших перед ним на столе. Прочитав несколько слов первого свитка, Иоанн изменился в лице.
– Мамон!
Боярин тихо вошел из приемной палаты.
– Кто там есть из священства?..
– Только Нифонт Суздальский.
– И благо! Проси сюда!
Нифонт давно стоял перед государем, но Иоанн так был увлечен чтением, что не заметил его присутствия. По временам только он шептал: «Господи, спаси и помилуй!.. Нечестивцы!..» Дочитывая уже свиток, Иоанн встал с места, и вид его стал страшен. «Как! Алексий, Дионисий… На дворе моем! Быть не может!..» Тут только Иоанн заметил епископа и, обратясь к нему, сказал:
– Присядь, владыко! Дело важное, дело страшное! Боюсь верить…
– Государь, и я получил грамоту, о которой пришел сказать тайно, зане писана мужем, в иерархии знаменитым, сияющим добродетелью христианскою, яко солнце…
– Угадываю! Отец Иосиф Волоколамский достоин такой хвалы… Пастырь добрый, ты знаешь труды мои на пользу церкви, ты ведаешь, как внимательно и осторожно избирал я для каждой епархии святителей. Вассиан Тверской, Тихон Ростовский, Геннадий Новгородский, Симеон Рязанский, Прохор, Филофей и другие святители не обманули надежд моих, но Зосима…
Государь нахмурился…
– Он нам глава, государь, – тихо сказал Нифонт, – но не мы его избрали на престол первосвятительский, на то была…
– Воля вашего государя! – гневно прервал Иоанн. – Протопоп Алексий, духовник мой, всегда восхвалял добродетели Зосимы. Одна уже открылась к соблазну христианства; вся Русь знает, что он пристрастен к вину… Трепещу, чтобы друг Алексия не разделил с ним и богоотступных мнений…
– Об этом-то пишет Иосиф…
Государь молчал, гневно глядя на Нифонта, тот потупил очи и сидел недвижно.
– Вот,