комнаты стояла смутно знакомая, но истерзанная до неузнаваемости женщина. Лицо, разбитое сильным ударом гневной мужской руки, представляло собой сплошной кровоподтёк. Остатки изодранного в клочья медицинского халата едва прикрывали избитое тело. Большая белая грудь торчала наружу, вокруг крупного тёмного соска багровел след от укуса. Плоский живот покрывали ссадины и синяки, а стройные ноги были сплошь исчерчены полосками запёкшейся крови. Над треугольником волос лобка, словно работа когтей неведомого зверя, темнели длинные глубокие царапины.
Оставляя на полу узкие кровавые отпечатки босых ступней, женщина делает несколько медленных шагов по направлению к парализованному ужасом Генриху. Серебристым колокольчиком звенит в гулкой тишине нежный смех. Родной, смертельно родной голос.
– Хенке, мальчик! Иди к мамочке, малыш Хенке, – слышит фон Бравен своё давно позабытое младенческое имя.
Этот голос Генрих никогда бы не перепутал ни с каким другим. Не может человек забыть голос матери. Особенно когда мать умирает на глазах у человека, которому всего лишь шесть лет от роду.
Справка первая.
Отчёты сводной группы дознавателей Тайной полевой полиции (Geheim Feldpolizei), а также следователей Гестапо, CC и СД: «Vorfal in der «Klinik» («Инцидент на объекте «Клиника»)
строго секретно – уровень третий
Показания главных свидетелей по делу «Vorfal in der «Klinik»
Личные показания обершарфюрера[4] СС Гюнтера Кленски
27.08.1941 15 часов 33 минуты.
Я, Гюнтер Фриц Кленски, обершарфюрер первой роты в составе отдельного моторизованного батальона СС «Gespenst», находящейся до сего момента под командованием штурмбанфюрера СС Генриха фон Бравена, докладываю:
После проведённой нашим подразделением акции по зачистке объекта от нежелательных элементов, в ночь на 13 августа 1942 года я осуществлял руководство патрульно-караульной службой на территории занятого нашим подразделением объекта «Klinik».
По приказу допрашивающего меня в данный момент господина следователя, я, обершарфюрер СС Гюнтер Фриц Кленски, приступаю к изложению происшедших в ту ночь чрезвычайных обстоятельств в устной вольной форме.
Машинописная (устно-дословная) форма протокола допроса:
«До сей поры ни в какую чертовщину, господин следователь, я не верил. Так не верил бы дальше, если бы своими глазами всякого этакого не увидал. В той треклятой «Клинике» не иначе самые бешеные бесы обосновались. В двадцать два часа семнадцать минут, тринадцатого августа этого года, закончили мы операцию по ликвидации тамошних психов, и через четверть часа вернулись в расположение объекта для ночёвки. Вы не сомневайтесь, господин следователь.
Наши парни все опытные, работают по принципу: «хорошо прожёванное почти переварено». Я после экзекуции сам проверял: психи эти, за редким исключением, мертвее мёртвых были. Ну, штук семь