такие застенчивые, что стали невидимыми, – сказала Туу-тикки. – Землеройки-бурозубки, их тут восемь. Делят со мной кров.
– Это папина купальня, – заметил Муми-тролль.
Туу-тикки серьёзно посмотрела на него:
– Отчасти ты прав, а отчасти нет. Летом она папина, а зимой – Туу-тиккина.
В горшке на железной печке закипело. Крышка приподнялась, ложка помешала суп. Вторая ложка добавила в него соли и плавно вернулась на подоконник.
К вечеру мороз усилился, в красно-зелёных окошках ярче заблестела луна.
– Расскажи мне про снег, – попросил Муми-тролль, присев на папин облезлый садовый стул. – Я что-то ничего про него не пойму.
– Я тоже, – сказала Туу-тикки. – Кажется, что он холодный, но если построить из него дом, внутри будет тепло. Кажется, что он белый, но может быть и красноватым, и синим. Он бывает и мягкий-премягкий, и твёрдый как камень. Ничего нельзя сказать наверняка.
Тарелка рыбного супа осторожно проплыла по воздуху и опустилась на стол перед Муми-троллем.
– Как твои бурозубки научились летать? – спросил Муми-тролль.
– Слушай, – сказала Туу-тикки. – Не стоит задавать столько вопросов. Некоторые любят хранить свои тайны при себе. Думай поменьше про бурозубок, и про снег тоже.
Муми-тролль принялся за суп.
Он ел и задумчиво смотрел на угловой шкафчик. Как приятно знать, что там висит его собственный старый халат, что посреди всего этого нового и тревожного есть что-то надёжное и домашнее! Он помнил, что халат синий, с оторванной петелькой и в кармане должны лежать очки от солнца.
Наконец он проговорил:
– Вон там мы держим халаты. Мамин – в самой глубине.
Туу-тикки протянула лапу и схватила плывущий по воздуху бутерброд.
– Спасибо, – сказала она бурозубкам и обратилась к Муми-троллю: – Этот шкаф ни в коем случае нельзя открывать. Пообещай, что не будешь.
– Не буду я ничего обещать, – мрачно проговорил Муми-тролль, глядя в тарелку.
Он вдруг почувствовал, что больше всего на свете ему хочется открыть дверцу и убедиться, что халат там, в шкафу. Огонь пылал так, что в печной трубе загудело. В купальне было тепло, из-под стола по-прежнему одиноко пела флейта.
Невидимые лапы унесли тарелки. Свеча догорела, превратилась в стеариновую лужицу, в которой плавал фитиль, и теперь свет исходил только от красного глаза печки и от бликов красно-зелёных окошек на полу.
– Я пойду спать домой, – сердито сказал Муми-тролль.
– Хорошо, – сказала Туу-тикки. – Луна ещё не зашла, так что дорогу найдёшь.
Дверь сама собой открылась, и Муми-тролль шагнул в снега.
– И всё-таки, – сказал он на прощание, – чтоб вы знали, в шкафу висит мой синий купальный халат. Спасибо за суп.
Дверь закрылась, и вокруг снова остались только лунный свет и тишина. Муми-тролль покосился на лёд, и ему показалось, что он видит, как по берегу ползёт огромная неуклюжая Морра.
Морра поджидала за валунами на берегу. И когда Муми-тролль шёл через лес, тень