Дастюр, «в начале 1960-х годов, несмотря на скоропостижную смерть Мерло-Понти, феноменология все еще представляется главной философией. Деррида в рамках руководимых им занятий посоветовал студентам, которые хотели у него учиться, создать небольшие группы, каждая из которых работала бы над отдельной темой, связанной с гуссерлевской феноменологией. Так-то я и попала в две рабочие группы, которые собирались за пределами университета раз в неделю: первая работала с „Логическими исследованиями“, а вторая, состоящая из таких же германистов, как и я, занималась переводом „Идей II“. Деррида раз в триместр приходил позаниматься с каждой из групп. Для большинства из нас это был неслыханный шанс погрузиться в мысль Гуссерля под руководством одного из тех, кто внес наибольший вклад в то, чтобы поставить ее под вопрос»[283].
В течение нескольких месяцев положение Деррида, словно чтобы наверстать упущенное, стремительно меняется. Завязываются важные контакты, с разных сторон поступают просьбы о статьях или выступлениях. На завершение «Введения» к «Началу геометрии» ему понадобилось несколько лет, но теперь он напишет несколько фундаментальных текстов на очень разные темы. Словно бы эти заказы ему самому показали, кто он такой; в письме Мишелю Фуко он объясняет, что в это время ищет такое письмо, которое было бы именно его собственным:
Академическая работа в той форме, которая придана ей сегодня в нашем обществе, особенно университетском, отвлекает меня, принося страдания… от того, что было бы для меня главной задачей, жизненно важной (и при этом смертельной, а поэтому то, что скрывает эту задачу, в то же время защищает меня и успокаивает): определенного типа философского письма, в котором я мог бы сказать «Я», рассказать о себе без стыда и без приторности «Метафизического дневника»[284].
Жан Валь недавно пригласил его выступить в престижном Философском коллеже по теме, которую он сам выберет. Деррида принимает решение рассказать об «Истории безумия», которая произвела на него сильное впечатление, несмотря на то, что после первого прочтения он не стал скрывать от Фуко, что «в глубине души какой-то немой протест, неформулируемый или пока еще не сформулированный» побуждает его написать «нечто вроде похвалы разуму, которая была бы верна его книге»[285]. Год спустя Деррида скромно представляет ему план текста, которому было суждено впоследствии стать известным, а также испортить отношения с его бывшим преподавателем: он перечитал книгу на рождественских каникулах, «испытывая неизменную радость», и теперь пытается «составить лекцию», которая будет опираться в основном на несколько страниц, посвященных Декарту: «Я попытаюсь показать – в общих чертах, – что твое прочтение Декарта законно и проницательно, но находится на таком уровне глубины, который, как мне кажется, не может быть уровнем используемого тобой текста, который, думаю, я все же истолкую не совсем так, как ты»[286].
Постскриптум к письму тоже далеко не формальный.