удивился:
– И сотню дал?
– Пока нет. Как даст, тебя полусотником сделаю… Ведь вот как все получилось. Беседуем, обо всем расспрашивает, интересуется. Приказал дьяку переписать всех, кто помогал нам. Награды, говорит, потому установлю. Разбойниками интересовался. Сказал я ему, о чем Васька Блин просил. Задумался и молвил: «Пусть татар воюет, а там посмотрим». Невезуна о многом допросил, потом сказал, что еще поговорит после, и отпустил. Спирька велел отвести его в келью для убогих, а мне говорит: «Многого ты достоин, Юрий… Как по отчеству-то?» Назвался я. «Так вот, – говорит, – Юрий Василия сын, ко обедни приходи, рядом со мной стоять будешь. Только одежонку-то другую, почище надень». Я ему, мол, что другой-то нету. Он тут же приказал дьяку выдать мне одежонку вот эту, терлик сотника. Дьяк, понятно, намекнул, мол, не сотника, а десятника. Как цыкнет на него государь. «Царь, – говорит, – не ошибается в таких делах». И отпустил нас. Вот как бывает! Сейчас давай покатаем вальком одежду, выгладим маленько, да побегу к тем убогим, разыщу Невезуна. До обедни успею.
Аким взмолился:
– Юр Васильевич, прошу тебя, не ходи… Далеко это, за монастырем.
– Да? Тогда после обедни.
…После обедни воеводы большие и малые, коломенский синклит, иерархи монастырские, дьяки думные направились в трапезную. Юрше приказано было идти тоже и остаться у входа.
Государь и князь Владимир Старицкий, его брат двоюродный, сидели за отдельным столом, рядом второй стол, за ним настоятель монастыря, архиерей Коломенский Феодосий и другие иерархи церковные и монастырские. По другую сторону третий стол, за ним воеводы. Против этих – два длинных стола, тут садились все по старшинству, места указывал дьяк Разрядного приказа. Обычно вопрос, кому за кем сидеть, вызывал препирательства и большие недовольства. Во время походов Иван приказал места блюсти согласно воинскому старшинству, и дьяки следили, чтобы этот приказ выполнялся без укоснений. Поэтому под грозным взглядом царя все послушно садились на указанные места.
Когда все разместились, Иван поднял руку, говор утих, и он начал свое слово. Боярство и люд московский впервые услышали царя с Лобного места в июле 1549 года. Это было ново: обычно слово царское и великокняжеское зачитывал думный дьяк. А тогда молодой государь – было ему в то время девятнадцать лет – сам свое слово молвить изволил! Потом так и повелось: царь перед боярами и народом голос являл.
– Отцы духовные! Воеводы славные, большие и малые! Бояре! Люди служилые! Слуги мои верные! Много терпели мы обид, разорения и предательства от царя казанского, от татар неверных. Море слез выплакали наши русские матери и жены. Тысячи тысяч люда русского, братьев наших погибли от мечей татарских, захвачены в полон и проданы в рабство на веки вечные. Переполнилась чаша терпения нашего! Русский народ встал на борьбу с царем казанским. Господь Бог наш благословил нас на защиту православия. И вот теперь объединяются силы черные. В помощь Казани идут орды ногайские, на стольный град наш Москву идут орды крымские.