что овладевший массой в период первых революций в начале XX века бунтарский дух постепенно иссякал и на поверхность выходил разбуженный страхом перед смутой консервативный психологический комплекс. То, от чего хотели освободиться и пролили столько крови, пришло снова, но уже в более жесткой форме. В этом случае нельзя не вспомнить знаменитое суждение Н. Чернышевского по поводу жалкой русской нации – нации рабов, высказанную им в его романе «Пролог» [2]. Кстати, В. Ленин сочувственно цитировал это высказывание Н. Чернышевского. «Откровенные и прикровенные рабы – великороссы (рабы по отношению к царской монархии) не любят вспоминать об этих словах, – пишет В. Ленин – А, по-нашему, это были слова настоящей любви к родине, любви, тоскующей вследствие отсутствия революционности в массах великорусского населения» [3].
В массовом сознании страх вызывал фантом диктатора, который первоначально таковым не воспринимался, тем более, что средства массового воздействия старались создавать его приемлемую ауру. Достаточно здесь вспомнить фильм М. Чиаурели «Клятва» и «Падение Берлина» с участием М. Геловани, создавшего образ «мудрого» и «человечного» диктатора. Приход и деятельность диктатора как реакция на революцию с ее лозунгами свободы составили значимый момент новой истории. Это восхождение диктатора как раз и является продолжением истории распада старой империи. Во многом этот распад определял движение последующей истории.
Этот момент объясняется необходимостью компенсации утраченной в результате распада старой империи солидарности людей, что в современной литературе принято называть идентичностью. Выясняется, что мало разрушить империю, необходимо вызвать к жизни институты, которые бы смогли заменить институты, функционирующие в империи. Но следовало еще осознать, а какие это институты и какие функции (явные или латентные) они осуществляли и действительно ли происходит замена старых институтов новыми. Совершенно очевидно, что в данном случае в обществе произошло расхождение между сознанием и бессознательным.
§ 2. Коллективная идентичность как проблема, острота которой осознается в периоды распада империи
Следствием утраты традиционной имперской идентичности явилось возникновение идентичности новой, обозначаемой как советская или социалистическая идентичность, вытеснившая на периферию национальные, этнические и конфессиональные различия между людьми. Существовала ли эта идентичность вообще? Если существовала, то была ли она и в самом деле новой? Вообще, была ли она идентичностью? Может быть, это была вовсе и не идентичность, а псевдоидентичность. Ответ на этот вопрос зависит от того, как сегодня происходящее в XX веке оценивать. Считаем ли мы, что все происходящее в политической истории XX века необходимо перечеркнуть или же важно в нем констатировать рациональное начало. Был ли период истории, связанный с попытками построить социализм, отклонением и заблуждением, т. е. в соответствии с Э. Дюркгеймом демонстрировал