дрожал и слегка заикался.
– Я и сам не знаю, моя дорогая. Но я так рад вас видеть!
– Только не обнимайте меня, вы же помните, что мы решили тогда. Это не наш путь.
Дмитрий Дмитрич усадил ее на высокий кожаный стул, а сам примостился у ее ног. Он по-черепашьи вытягивал тонкую шею, робко поднимал руку, пытаясь дотронуться до Неаннысергевны. А та отстранялась, но при этом гладила его по кудрявым волосам.
– Вы опять за своё?
– Да, но не знаю как. Я как будто вижу вас боковым зрением, чувствую вашу близость, но как только прикасаюсь, вы ускользаете.
– Боковым зрением? Да, это точно. А я чувствую близость, когда вы смотрите на меня, думая, что я этого не замечаю. Только не приближайтесь! Мы же решили, мы всё с вами решили, Дима.
Она улыбнулась и опустила глаза. Неаннасергевна была такой давно, а может быть всегда. Она чувствовала тягучее тепло, вязкое желание, накрывавшее душной волной, но не своё, никогда не своё, а только отклик, ответ на чужой порыв. Потом ей было всегда трудно решить, только ли она отзывалась или все же проявляла интерес и сама. И как к этому относиться. «Это ведь не моя инициатива, – убеждала она себя, – А выбор, насколько он рационален? Ведь изначальный порыв животный. Это чистый голос плоти, а решение принять или отклонить уже рационально… Или нет? Значит ли это, что тело всегда отзывается и только разум решает, как поступить. А может мы лишь привычно переводим тягу к другому на язык плоти, но ошибаемся, потому что близость работает совсем на другом уровне».
Ей не были интересны отношения, настоящие отношения в реальности, но только то, что не случилось, что могло произойти, что можно было придумать, вообразить, но не нужно было ни в коем случае воплощать. Перекрестье взглядов, скажем, на стекле поезда в метро – перекрестье отражений. Рука, случайно и мимолетно коснувшаяся в толпе. И больше ничего. Чтобы не спугнуть, не разрушить иллюзию близости. Ей нравились люди самых разных полов, но чаще всего она лишь любовалась их пластикой, красотой их движений и жестов, мелодией их смеха – не с тем, чтобы обладать ими, а только лишь созерцать. Грубая физика отменяла и разрушала эмоциональную связь.
– Я видел тебя сегодня в университете, хотел подойти.
– Что же не подошел?
– Ты была не одна.
– Прости, Кло не понимает театр.
– Я только сейчас понял, чего мне не хватало весь этот год. Вернее, кого. – Широко распахнутые глаза смотрели с детским восхищением.
– Мне надо идти, Дима, уже очень поздно. А такси здесь не поймать.
– Но театр совсем близко от твоей улицы. Я потом провожу тебя. Не уходи так скоро.
Но она только покачала головой, даже не пытаясь придумать причины, по которой не могла остаться. Герострат обреченно вздохнул, потом ткнулся лбом куда-то ей в плечо, закрыл глаза и замер на мгновение. Но уже через секунду он