ее в сторону дерева, но слишком высоко. Граната разорвалась в воздухе, узкоглазые загалдели по своему – и тогда Боунз застрочил из пулемета, а двое других метнули еще пару гранат для полного комплекта. Все это заняло не более минуты, и когда вновь наступила тишина, мы стали продвигаца.
Выбрали мы место для пулемета и затихарились до темноты, а там и на всю ночь, но ничего не произошло. С разных сторон до нас чего только не доносилось, но нам никто не досаждал. Квелые, голодные, но зато целые и не вредимые, встретили мы расцвет. Вскоре прибыл посыльный от сержанта Кранца и сообщил, что после полного уничтожения нашей авиацией засевших тут местных в нашу лощину выдвинеца Третья рота, буквально в щитаные минуты.
Все верно: прилетели самолеты, сбросили свой боезапас и зачистили лощину от узкоглазых. Нам было видно, как Третья рота движеца по гребню, чтобы спустица в лощину, но не успели они ступить на склон, как все орудия в мире, включая минометы, принялись их растреливать, и поднялась не вобразимая сумятица. С наших позиций никаких вьетнамцев видно не было – их скрывали густые, как щетка, джунгли, но пальба не прекрощалась. Может, подключились голанцы или норвежцы даже, кто их знает?
Наш пулеметчик Боунз сильно психанул, так как уже понял, что стреляют где-то впереди нас, то есть узкоглазые находяца между нами и нашими позициями, иными словами, мы отрезаны от своих! Он сказал, что рано или поздно если они не сомнут Третью роту, то вернуца восвояси этой же дорогой, и если наткнуца на нас, то мало нам не покажеца. То есть он имел в виду, что хорошо бы нам смотаца отсюда побыстрее.
Собрали мы свою приблуду и только начали подъем, как Доул внезапно глянул в низ и в право, на дно лощины, и увидел целую толпу вновь прибывших узкоглазых, вооруженных до зубов: они поднимались по склону навстречу Третьей роте. Конечно, лучше всего было бы нам с ними задружица, забить на прошлые обиды, но так не бывает. Нырнули мы в высокие заросли, чтобы дождаца, когда узкоглазые поднимуца на пригорок. И тогда Боунз дал пулеметную очередь, единым махом уложив человек десять или пятнацать даже. Мы с Дойлом и двое других метали гранаты, и перевес был теперь на нашей стороне, но Боунз, как на зло, расстрелял всю ленту. Я заправил новую, но когда он уже приготовился нажать на гашетку, его голову разнесла вьетнамская пуля. Боунз лежал на земле, все еще цепляясь за пулемет, как за бесценную жизнь, которую только что потерял.
Господи, какая же это была жесть, а дальше могло стать только хуже. Страшно было подумать, что сделают с нами вьетнамцы, если мы попадем к ним в лапы. Я позвал Дойла, чтобы держаца вместе, но ответа не было. Высвободив из пальцев бедняги Боунза пулемет, я сам подполз к остальным, но и Дойл, и двое других лежали на земле. Те двое были убиты, а Дойл еще дышал. Перепугавшись, я взвалил его, как мешок, на плечо и ринулся на пролом через кустарник в сторону Третьей роты. Под обстрелом пробежал, наверно, ярдов двацать и подумал, что наверняка словлю пулю в зад. Но в этот миг шмыгнул я в какую-то прогалину и оказался на лужайке, поросшей низкими травами и, к моему изумлению,