из них сидела перед носом шумным кагалом, вторая вторглась в кабинет оперативным сотрудником Максимом Млечным. Тот деликатно застыл у двери, делая какие-то бессмысленные знаки. Благоволивший молодцу по-родственному Стародубцев кивнул головой в поощрении к докладу.
– Вчера ночью в городе неизвестные типы повалили два памятника, – отрапортовал фаворит правоохранителя, наслаждаясь произведённым эффектом на обомлевших достославных сограждан. – Возле налоговой инспекции и перед банком «Кубышка».
Внезапно рождающаяся в страшных предродовых муках общая мысль явила сморщенное личико на свет, возроптав от покидания материнского лона заполошным ором Сидора Ивановича:
– Так, началось! Это постаменты усопшему первому секретарю горкома товарищу Нилову и безвременно покинувшему сей бренный мир хозяину города господину Придорожкину. Первый для лицеистов свой, второй – для гимназистов. Одно хорошо – значит, подростки живы, здоровы. Лишь бы только в леса не подались! А в городе мы детей в два счёта найдём.
Несомненная здравость рассуждений хозяина кабинета возымела на однофамильцев родовитых фамилий благотворящее действие: нувориши попрощались и разъехались по своим поместьям. А перед Сидором Ивановичем на казённый стул приземлился во всё это время топтавшийся у двери Максим Млечный, в образе доверчивого чижика прощебетав:
– Поиск детей организуем, или как? Дело о вандализме заводим, или нет?
В ответ соумышленник монархического реванша возвёл очи к потолку и принял решение на манер мудрейшего израильского царя Соломона:
– Будем ждать указаний от городской администрации. А-то как бы на политической мине не подорваться. «Всё пройдёт»…
– «И это тоже», – по-философски заключил набравшийся от своего патрона имперских блох родственник, сцапав с начальственного стола план оперативных мероприятий по поиску лицеистов.
Засим удалился вон, плотно прикрыв входную дверь. Далее подающий большие надежды для родной матушки Максим Млечный в поиске ребятишек не участвовал из-за опасений вляпаться в идеологическую лужу. К счастью для него, оставшаяся часть отпуска позволяла уйти в тень без потерь для румяного лица.
А Сидор Иванович в одиночестве предался любимейшему занятию: учил наизусть дореволюционный гимн «Боже, царя храни!». Вдруг пригодится? Но сторонник сословного государственного устройства то и дело сбивался на российский текст, отчего грязно матерился грузчиком и больно щипал старообразные усы.
Тем временем в городской администрации секретарь мэра Галина Евгеньевна Гуськова мужественно отбивалась от словесного потока ударенного молнией пожарного Сидорова Петра Павловича. Тот сбежал из психиатрической больницы и требовал скорейшей аудиенции у градоначальника для искоренения вредоносной крамолы.
Наконец,