в конюшне, заполыхали сеновал и дровяник. Пламенем была охвачена часть дома с пристройками.
И вдруг откуда-то из глубины пламени выскочил мальчишка лет восьми и бросился к толпе женщин. Нападавшие кинулись за ним вдогонку. Но толпа казачек на миг расступилась, спрятав ребёнка, и тут же сомкнулась, став живой стеной перед преследователями.
– Геть! – крикнула одна из них, сурово сдвинув брови и выпятив грудь.
– Вин же малый, хлопчик, хиба ж ты не бачишь, басурман! – замахала кулаками другая.
Казачки проявили решительность. С ними не стали связываться.
Тем малым был Рюрик. Как ему удалось вырваться из огненного кольца, и куда он делся с тех пор, ведал один только Бог.
Генеральский дом вместе с его обитателями был сожжён. Отряд красных покинул станицу.
Мир тесен, несмотря на его просторы. Надо же – через столько лет и где встретились!
Рюрик меня, конечно, не узнал. Может, и помнил того чумазого горца в косматой папахе, с которым играл в альчики, в лапту, в прятки.
Надо же, сын белогвардейского генерала, ярого монархиста, отдавшего жизнь за царя и Отечество, работает не где-нибудь, а в самых что ни на есть высших органах государственной безопасности!
Рюрик, только не Иванович. Запамятовал я имя и отчество его отца, к которому не раз обращался «Ваше превосходительство»…
А вот фамилию Гирич помню хорошо.
Когда трагичная картина прошлого всплыла из тайников памяти, я решил открыться, напомнить следователю о его далёком печальном детстве и нашей недолгой дружбе, но передумал: это было бы большим риском, а может и роковой ошибкой.
Если бы Рюрик не скрывал своего прошлого, не был бы сегодня «государевым оком», стражем власти.
Не только говорить, даже намекнуть о том, что знаю его, было нельзя.
Не остановится ни перед чем, сотрёт с лица земли.
Но как, после всего, что случалось с его семьёй, он стал преданным советскому строю чекистом?
Неужели простил своим кровникам?
Я бы не простил.
Жил бы притаившись, не высовывался, но служить врагам верой и правдой – нет!
А может быть он, Рюрик Гирич, не служит верой и правдой коммунистическому режиму.
Быть может он и подобные ему пробрались в органы и высшие эшелоны власти и расправляются с теми, кто отнял у них права, привилегии, имущество вместе с жизнью самых дорогих и самых близких им людей.
Что делать?
Кому довериться?
А вдруг тот, кому раскрою тайну, окажется таким же, как он?
Нет, надо молчать.
Может быть, и все эти лежащие на полу в лохмотьях люди, когда-то занимавшие большие посты, образованные и интеллигентные – такие же враги народа.
И как поймёт меня следователь, отпрыск царского генерала?
Выхода нет, остаётся вверить себя судьбе.
В наступившую новую ночь допрос, касающийся моей биографии, с прежней тщательностью был продолжен.
Когда