она спрыгнула с его коленей и принялась мерить шагами ковер.
– Ты хотел, ччтобы я была добра с твоими друззьями. Ззначчит, и она твой друг? Ты не можжешшь дружжить с мерззким ангелом.
Легион словно говорила сама с собой, так что Аэрон не стал отвечать. Просто дал ей возможность выговориться, чтобы выпустить пар.
– Она крассивая? Готова посспорить, что крассивая.
И снова Аэрон промолчал, понимая, что Легион ревнует и хочет быть центром его мира. Такое поведение не редкость у детей отцов-одиночек. Она не любит, когда он переключает внимание на кого-то еще.
– Ты ее любишшь, – с укоризной произнесла она.
– Нет. Не люблю, – возразил Аэрон, слыша неуверенность в собственном голосе.
Несколько ночей подряд он держал Оливию в объятиях, и ему это понравилось. Даже слишком. Понравилось, что за завтраком она сидела у него на коленях. Понравилось ощущать ее чистый небесный аромат. Чувствовать ее мягкую кожу и смотреть в невинные глаза. Ему нравились ее доброта и решительность.
Нравилось то, как она смотрит на него – словно он и спаситель, и соблазнитель одновременно.
– Ты ее любишшь, – повторила Легион с такой яростью, что, будь ее слова огнем, обожгли бы ему кожу.
– Легион, – воскликнул Аэрон. – Даже если мне и понравится другая женщина, это вовсе не означает, что я буду меньше любить тебя. Ты мой ребенок, и ничто это не изменит.
Яд закапал с ее невероятно острых клыков – клыков, которые она с рычанием оскалила.
– Я не ребенок! А ты не можжешшь ее любить. Проссто не можжешшь. Я убью ее. Убью прямо сейччасс!
С этими словами Легион растворилась в воздухе.
– Ну, что скажешь?
Оливия неловко вертелась перед огромным, во весь рост, зеркалом, рассматривая свой наряд: черные сапоги до колен, едва прикрывающую ягодицы юбку и топ небесно-голубого цвета. Из-за пояса юбки выглядывал край голубых, в тон топу, стрингов, кричащих об испорченности своей владелицы. Никогда прежде Оливия так не обнажалась. Даже находясь наедине с самой собой. В этом просто не было надобности.
Впрочем, она сама об этом попросила.
– Сделай меня красивой, – обратилась она к Кайе, едва Аэрон, печатая шаг, покинул крепость.
– Ах, чудненько! Создадим тебе образ развратницы, – объявила гарпия.
Заслышав это, Уильям и Парис застонали. Напевая себе под нос «Ску-у-укота-а», Парис удалился. Уильям уходить не спешил, пытаясь предложить свою «помощь», но Кайя пригрозила, что сделает себе серьги из его яиц, и он тоже ретировался.
Выпроводив воинов, гарпия удивленно посмотрела на Оливию:
– Хочешь, чтобы Аэрон осознал свою ошибку, а?
– Именно.
Более того, ей хотелось радикально изменить ангельский образ. Раз и навсегда. Оливия решила, что, сбросив платье, она с такой же легкостью избавится от страха и нерешительности. А облачившись в вызывающий наряд, обретет уверенность в себе и напористость.
Второй раз повернувшись спиной, чтобы рассмотреть себя сзади, Оливия поняла, что не ошиблась.