к себе мешок в лодку, они положили его на дно и вскоре причалили, затем, развязав мешок, вытряхнули из него собаку и оставили ее тут же на мостовой, а мешок забрали с собой и ушли. Вскоре очнулась и собака, и как только смогла держаться на ногах, поплелась к дому вдовы Вандерслуш и принялась выть у нее под окном. Почтенная вдова только что успела раздеться и читала на сон грядущий молитвенник, как и подобает каждому, кто в продолжение всего дня надувал и обманывал людей, чтобы сколотить лишнюю копейку, и готовилась уже загасить свечу, когда до ее слуха достигли звуки импровизированной серенады. По мере того, как к Снарлейиоу возвращались силы, вытье его становилось положительно нестерпимым. Раздраженная этим воем вдова решилась разбудить толстую Бабэтт, которая спала, как говорится, «без задних ног», и приказала ей, вооружившись здоровой метлой, прогнать воющую под окном собаку. Бабэтт послушно направилась к выходной двери, но едва отворила ее, как Снарлейиоу с размаху ворвался в сени, проскользнув у нее между ног и чуть не повалив ее на кирпичный пол сеней. Служанка громко вскрикнула, и хозяйка вышла в сени посмотреть, что случилось, но в этот момент собака, не попав в запертую дверь гостиной, сбежала по лестнице, ворвалась в спальню вдовы и забилась под ее кровать.
– Oh, mein Gott! Да ведь это собака лейтенанта! – воскликнула Бабэтт. – Что мы теперь будем делать, как выживем ее отсюда? – говорила она, подымаясь в спальню своей госпожи с метлой в руках.
– Пусть бы тысяча чертей побрала этого лейтенанта вместе с противной собакой! – воскликнула вдова. – Ты ее хорошенько метлой, Бабэтт!
– Да, мам[17]! – отозвалась Бабэтт, со всей силы размахиваясь метлой по собаке, но от Снарлейиоу не так-то легко было отделаться: она вцепилась зубами в метлу и тащила ее к себе, а Бэттси, или Бабэтт, к себе; наконец, собаке надоела эта возня, и, выпустив метлу, она вцепилась в голые ноги служанки. Та громко вскрикнула, выпустила метлу из рук и схватилась обеими руками за укушенное место.
– Ah, mein Gott! mein Gott! – восклицала вдова, ломая руки.
Надо заметить, что к последние годы своей жизни покойный супруг вдовы был страшно толст, и потому кровать была заказана необычайно широкая. Вдова сохранила эту кровать, так как не рассчитывала всегда оставаться одинокой. Кровать эта занимала полкомнаты, и выгнать из-под нее собаку было нелегко. Раздраженная укусом Бабэтт, как только первый момент острой боли прошел, схватила опять метлу и с бешенством стала гнать ею собаку из-под кровати. Дверь в сени с умыслом была оставлена открытой, дверь на улицу также, но случилось совершенно иначе, чем они предполагали: выведенная из себя собака, вместо того, чтобы выбежать в дверь, кинулась в ноги г-жи Вандерслуш, изорвала в клочки ее ночную рубашку, единственное одеяние, прикрывавшее ее наготу, и укусила ее в икру. Почтенная вдова громко вскрикнула от боли и попятилась к двери, оставленной полуоткрытой, наткнулась на нее и захлопнула ее своим весом, а Снарлейиоу снова бросился под кровать