были заняты вдовой Вандерслуш, затем перескочили на Костлявого, и он стал размышлять, какое бы придумать для него наказание, достойное его злодеяний, когда один из вахтенных матросов крикнул, что лодки впереди, и тем самым прервал размышления командира.
– Далеко? Как они идут, на парусах или на веслах?
– На веслах, сэр, мы идем прямо на них!
Но командир был не в добром настроении и потому приказал положить судно на дрейф.
– Я полагаю, что люди там достаточно надсажались всю ночь! Можно бы и пожалеть их и подойти к ним поближе! – проговорил Янсен, который только что сменился с очереди у руля, обращаясь к Обадиа Коблю, стоявшему подле него.
– Я тоже так думаю, но все равно нам шквала не миновать, дьявол поставит на своем!
– Черт побери! – отозвался Янсен, глядя на Бичи-Хэд и угрюмо качая головой.
– Ну, что еще, старый шнапс?[5] – спросил Кобль.
– Шнапс! Да, черт побери, шнапс! Я теперь думаю о том, как французы разгромили здесь нас, голландцев, когда вы, англичане, не хотели драться!
– Подумай о том, что ты говоришь, старая плетка! Не захотели драться! Да когда же это мы не захотели драться?
– Да здесь! Видит Бог, вы, англичане, все тогда позапрятались, и ни один не подошел к нам на помощь!
– Так мы не могли поступить иначе!
– Баа! – презрительно уронил Янсен, говоривший о сражении под Бичи-Хэдом в 1690 г. и о поражении союзного голландско-английского флота французами.
– Мы не захотели драться! – сердито продолжал Кобль. А что ты скажешь о Хоге?
– Там вы показали себя молодцами, я ничего не говорю!
– А хочешь ли, я тебе скажу, почему мы себя там показали молодцами, хочешь? Потому что нам не помогали голландцы!
– А я тебе скажу, что мы тогда потерпели поражение только потому, что вы не захотели в нужный момент дать нам подкрепления, вот что! – И Обадиа переправил свою жвачку за правую щеку, а Янсен за левую. На этом разговор и закончился. Такого рода споры и попреки постоянно возобновлялись между ними и вообще между моряками голландцами и англичанами. Но дело редко доходило до чего-нибудь более крупного, чем слова, а между Коблем и Янсеном и подавно, так как они были большие друзья.
Вскоре шлюпки были приняты на судно, но с того самого момента, как по команде лейтенанта судно легло в дрейф, каждый удар весел на шлюпках сопровождался проклятием гребцов по адресу командира судна. Старший офицер, имевший начальство над шлюпками, поднялся на капитанский мостик и подошел к лейтенанту Ванслиперкену. Это был тучный, коренастый человек, на коротких толстых ногах, напоминавший собою фигуру медведя. Звали его Дик Шорт[6]. Во всех отношениях это имя подходило ему как нельзя более: ростом он был короток, в решениях быстр, в речах до крайности краток.
Он даже не считал нужным, являясь к командиру, доложить ему о том,