по-русски говорит чисто, только иногда заикается, но не пьет, что, как говорит матушка, поражает ее до глубины души.
У нас вообще дома пьют мало.
С любовью и причастностью нежности,
Евгениус Шароваров»
III
Кроме Генриха Иеренарховича у меня был еще учитель греческого и английского языков, по происхождению итальянец, а по лицу разве что не сибирский изюбрь, которого звали Сергеем Джиованнивичем Шитовым. Это имя он принял при крещении, а на родине звался Микаэлем Джиованни и работал на виноградниках. Хозяйство однажды, как бывает со многими хорошими заведениями, сгорело, после чего Сергей Джиованнивич уехал в Россию по причинам, которые мне так и не удалось у него узнать. Когда я был мал, он отказывался отвечать на мои вопросы, а до моего взрослого состояния он не дожил.
IV
Учителя приходили на дом, и здесь нужно, наверное, описать шароваровский дом в подробностях, поскольку ранее я лишь касался некоторых его качеств, таких как то, что в некоторых его комнатах умирали люди.
Дом наш стоял на улице Черепенной, что возле Китайской стены, и возвышался над улицей на два этажа, каждый по пяти комнат.
В первом этаже, выходящем на небольшой двор, жили слуги, которых было трое: кухарка, нянька и лакей-шибун. У них были свои три комнаты, малые, что по тем временам было необыкновенно, но объяснялось большой дружбой с ними моего отца. В двух других же комнатах были кухня и столовая.
На втором же этаже находились спальни и приемная, гостевая, в которую можно было пройти как по внутренней лестнице, так и по лестнице внешней, пристроенной к дому со стороны улицы. Получалось так, что дом был ею словно бы перекрещен.
Таким образом, в детстве у меня и Кирилла были свои комнаты, а когда родилась Эстрейя, Кирилл уже из дома уехал, и ее поместили в его детскую.
V
Эстрейя родилась, как ясно из ее имени, в разгар рекомендации образования, проведенной Петром Алексеевичем в тысяча шестьсот восемьдесят пятом году. Тринадцатилетний Император волею г-д Судьбы и Истории оказался на гребне беспечной волны – России, и в первые два года своего правления, при поддержке любящей сестры Софии, не принял ни одного закона, а вместо того придумал рекомендации, за одни которые уже достоин памятника, который ему непременно поставят по смерти.
На тот случай, если в будущем времени отменят рекомендации и вернутся к старому образу, опишу в следующей главе это слово и его значение. Тех же моих Читателей, которые живут со мною одновременно, могу лишь попросить пропустить главы с шестой по одиннадцатую и читать далее описание рождения моей сестры и историю того, как моя матушка оказалась в Широком монастыре.
VI
Федор Алексеевич, старший брат Петра Алексеевича, хоть и был прозван Мирным, все же был из последних трех Романовых самым грозным Царем-Императором.
Его