в Москве она любила Цветаевский «мраморный дворец для гипсовых слепков». Сколько ни ходила – неизменно каждый раз при входе у неё перехватывало дыхание от внутреннего ликования – наконец она снова в дивном чертоге! Взлетала по парадной лестнице, как невесомая. Строгая величественность интерьеров, красота и изысканность экспонатов рвали душу сладкой болью – благоговения она не испытывала, но счастье и восторг – в полной мере! Могла бродить часами в отсутствии всяких выставок, сколь угодно долго рассматривать то, что хотелось, уставши, сидеть, блаженствуя, на банкетке в центре зала.
Однажды, когда она застыла у какого-то портрета, подошёл молодой мужчина и вежливо спросил, не согласится ли она, чтобы он её рисовал. Не представился, но голос, произношение были безупречны, на лице никакие пороки не оставили следов – красивое, белое и спокойное. Возможно он полагал, что узнаваем? Зачем она отказалась сразу, не думая ни секунды? Он отошёл с достоинством, молча. Впрочем, она не была ни удивлена, ни поражена – внимания ей хватало всю жизнь.
Года два уже она не совершает походов в музеи – не по силам. Ничего, в интернете можно найти всё! А ещё дома изрядно роскошных альбомов – ни в одном музее не увидишь некоторых художников, так пОлно представленных, как в отдельном издании.
И что в голову лезут ненужные воспоминания? Ведь некогда, надо спешить, надо успеть!
«Почему – спешить? Куда?» – толкнулось где-то в мозгу и тут же исчезло без ответа.
Объект сегодняшнего посещения – магазин – располагался неподалёку. Возводился он на глазах у жителей тогдашнего жилого квартала давно, теперь уже и не вспомнить сколько лет тому назад, тридцать-то уж точно. Строился по индивидуальному проекту, и все гадали, что же в нём будет особенного. А вышло – ничего особенного: хоть и в оригинальном интерьере, но заурядный советский гастроном с типовым ассортиментом продуктов при неизбежных, время от времени, дырах – то одного вдруг нет, то другого. Нормально! А вы что хотели?
Со временем и такой ассортимент стал беднеть и оскудевать, пока не истаял почти целиком. На голые прилавки продавцы периодически метали что-нибудь внезапно. Особо дошлые покупатели, умеющие прознать о возможной акции, скапливались в пустом зале, держась в состоянии стартовой готовности, и как только вывозили тележку, например, неопрятного вида мороженых кур с неестественно длинными ногами, набрасывались на них пираньями. Серафима, тогда ещё совсем не старая, если и оказывалась в тот момент в магазине, ни в коем случае не кидалась вместе со всеми – этого ещё не хватало! Если на дне тележки оставалась одна-другая особо тощая и неприглядная тушка, Серафима спокойно её брала: «Не на сервант же ставить, а бульон даже лучше будет – нежирный, как и надо.»
О том времени вспоминать не хотелось совсем. Как-то пережили – и ладно, что плохое без конца теребить?
Ситуация стала меняться