комнату, где готовили еду и иногда спали. Там никого не было.
Боль в груди притупилась. Отец еще не вернулся из Балаваты. А если на свете осталось хоть немного справедливости, то никогда и не вернется.
– Кто тут? – послышался хриплый со сна и от курения аподрази голос матери.
Себастиан вернулся в комнату. Разглядев гостя, мать с трудом села.
– Грабить меня пришел?
Он вздохнул, поморщившись от пульсирующей в голове боли.
– Я никогда тебя не грабил.
– Неблагодарный мальчишка! Бросил меня, как твой отец.
Удивительно… Он столько лет учился противостоять ее упрекам, а мать до сих пор знала, как посильнее его ранить.
– Я принес тебе еды на неделю.
– А денег?
Себастиан повернулся к единственному кухонному шкафчику над широкой доской, выполнявшей роль столешницы.
– Я задала тебе вопрос.
И отвечать на этот вопрос он уже давно устал:
– Нет, не принес.
Не обращая внимания на ругательства, которыми осыпала его мать, юноша уложил в шкаф хлеб, фиги, вяленую баранину и картошку. В треснувшую миску на столешнице сложил апельсины. Затем обернулся и прервал поток ее брани.
– Я принес бы тебе денег… если бы ты не тратила все до последней монеты на аподрази.
– Да что ты знаешь! – Самодовольно ухмыльнувшись, она отбросила со лба седеющие пряди. – Вот твой отец понимает, что мне нужно!
– Неужели?! – сжав кулаки, выкрикнул Себастиан. В ушах загудело. – То-то у тебя никогда нет еды, кроме той, что раз в неделю приношу я!
Отпрянув, мать согнулась и зашарила рукой под диваном. Потом выпрямилась, держа трубку и крошечный стеклянный пузырек, в котором на донышке переливались всеми цветами радуги капли аподрази. Бормоча что-то себе под нос, она вытряхнула капли из пузырька в трубку и потянулась к свече. Когда женщина увидела, что свеча догорела и трубку разжечь нечем, она встревоженно обернулась к сыну.
Мгновение он смотрел на ее искаженные мольбой черты, чувствуя, как к горлу подбирается тошнота. Внезапно его осенило:
– Тиг дает тебе аподрази в счет платы отцу, ведь так?
Она протянула к нему дрожащую руку:
– Дай свечу!
Он с трудом разжал кулаки и сделал глубокий вдох, разрывая пояс напряжения, который до боли стискивал ему грудь. Стерев все видимые признаки пожирающего его гнева, Себастиан приблизился к матери. В нос ударил кислый запах давно не мытого тела, смешанный с горькой вонью дешевого табака и приторно-сладким ароматом аподрази.
– Тебе нужна помощь, – тихо произнес он. – Другой дом, подальше отсюда. Нужно время, чтобы избавиться от наркотика и начать новую жизнь. Ты прячешься в облаке дыма вместо того, чтобы искать истинного спасения.
Скривившись, она ответила, в горьком гневе выплевывая слова:
– Мне? Спасаться? Как ты? Или как Пэрриш? Бросили меня!
Он закрыл глаза и распрощался с надеждой хоть раз