он должен быть, этот ход в прошлое. С чего бы столько писали о перемещениях во времени, если бы на самом деле его не существовало?
– О скатерти-самобранке тоже писали…
Он тут же отвлекся и пожаловался:
– Есть хочется!
– Ты опустишься до придорожной забегаловки?
– Легко! Нам еще час ехать, не меньше. Мой желудок уже сожрет сам себя.
«Сердце тоже может сожрать себя. Раньше я этого не знала». Маша отвернулась к окну, но быстро устала от того, как взгляд перескакивает с устрашающе торчавших веток голого куста на озябшую березу, потом на брошенную покрышку, потом…
– У тебя такое лицо, что впору сказать: «Лучше бы мы не встретились», – Матвей пытался улыбаться, ведь это звучало слишком страшно. – Так могло быть… Ты не приехала бы на тот телефестиваль. Послали бы кого-то другого…
– Это был мой материал, кого еще могли послать? – вяло возразила она.
– Да могли бы! Уж ты-то знаешь… Да и я мог заняться не телевидением, а…
– Металлорежущими станками, – Маша сказала наобум, а получилось – напомнила себе о муже.
Ему тоже вспомнился Аркадий:
– Или стриптизом.
– Да-да, – ей не хотелось шутить. И откликаться на шутки тоже не хотелось.
Он спросил:
– Помолчим?
Маша не ответила. Ее память, как в игральном автомате, вдруг выбросила тот день, когда она угодила в поток энергии, который несся вслед за Матвеем. На том фестивале работали мастер-классы, и в одной из студий снимали короткометражку для новой региональной передачи, в которой зрителям предлагалось выбрать финал истории. Предусматривался интерактивный опрос и дискуссии в студиях областных центров, и все это могло вылиться во что-то интересное. По крайней мере, так показалось Маше, которая осталась на съемку, пожертвовав очередным просмотром конкурсных работ. Легко! К тому моменту она видела Матвея только издали (разве можно его не заметить!), а тут решила, что он – режиссер, потому что все в студии слушали только его. Потом уже выяснилось, что он из тех продюсеров, которые на самом деле и определяют судьбу фильма.
– Я хочу, чтобы этот план ты слегка завалил, получится динамика, – убеждал он оператора, все показывая руками. – Крупняки потом снимем, сейчас давай диалоги.
Пока работали артисты и операторы, Матвей стоял у одного из них за спиной и чуть ли не обнимал его, воздев руки, так ему хотелось управлять и камерой тоже. Игнорируя настоящего режиссера, маленького, похожего на обиженного хомячка, он обращался к актрисе, классически красивой, как отметила про себя Маша:
– Я попросил бы вас, когда будем снимать крупным планом, сделайте движение бровями. Да, вот так! Наезд на зеркало! Вот, план сразу ожил. Еще раз. Все, пишем.
От напряжения, которое возникло в ней в какой-то момент и так и задержалось, Маша вытянула шею, следя не только за тем, как Матвей работает, но и ловя каждый его жест и интонацию: как он морщит большой, выпуклый лоб, взмахивает длинными руками, ничего не замечая в своей увлеченности происходящим, как всем лицом откликается на игру актеров.