твой внезапный интерес к verrerie вызван тем, что ей уже два с половиной века, а у тебя, возможно, появится наконец наследник?
– Нет, – ответил я.
– Ты уверен?
– Абсолютно. Мой интерес вызван тем, что вчера я увидел фабрику новыми глазами. В первый раз я наблюдал за рабочими. Я понял, что они гордятся своим делом, да и хозяин фабрики им небезразличен. Если она закроется, они мало того что окажутся на улице – будут обмануты, потеряют в него веру.
– Значит, тобой движет гордость?
– Вероятно. Можешь назвать это так.
Бела принялась чистить грушу и давать мне ее по кусочкам.
– Твоя ошибка в том, что ты предоставил управление фабрикой брату. Если бы ты не был так чудовищно ленив, ты взял бы все в свои руки.
– Я тоже об этом думал.
– Еще не поздно начать сначала.
– Нет, время упущено. Да к тому же я ничего в этом не смыслю.
– Глупости. Ты бывал на фабрике с самого детства. Даже если стекольное дело ничуточки тебя не интересовало, ты не мог не набраться каких-то практических знаний. Я иногда спрашиваю себя…
Она замолчала и принялась чистить яблоко.
– О чем?
– Неважно… Я не люблю залезать людям в душу.
– Продолжай, – сказал я. – Ты разбудила мое любопытство. Моя душа к твоим услугам.
– Просто, – сказала Бела, – я иногда спрашиваю себя, уж не потому ли ты не проявляешь интереса к фабрике, что не хочешь ворошить прошлое. Не хочешь думать о Морисе Дювале.
Я молчал. Морис Дюваль – человек, о котором говорил Жак, человек, стоявший на фотографии рядом с Жаном де Ге?.. Я ничего о нем не знал.
– Пожалуй, – проговорил я.
– Вот видишь, – мягко сказала Бела, – тебе неприятен мой вопрос.
Она ошибалась. Было крайне существенно выяснить все, что можно, о Жане де Ге. Но без риска совершить еще одну оплошность.
– Нет, – ответил я, – ты не права. Прошу тебя, продолжай.
В первый раз Бела отвела глаза и посмотрела поверх моей головы в пространство.
– Оккупация кончилась пятнадцать лет назад, – сказала она. – Во всяком случае, для Мориса Дюваля. Однако люди все еще помнят его – какой прекрасный он был человек и как ужасно умер. Вряд ли у тех, кто был причастен к его смерти, от этого делается легче на сердце.
В дверь тихонько постучали, и на пороге возник невысокий худой человек в берете. Увидев меня, он улыбнулся.
– Bonjour, monsieur le comte, – сказал он. – Рад вас видеть. Как вы себя чувствуете?
– Спасибо, прекрасно.
– В машине не было никакой дамы. Но на сиденье лежала записка.
Он с поклоном протянул ее мне. Записка была короткая и деловая: «Чуть не целый час искала вас и Мари-Ноэль. Наняла машину, чтобы вернуться в Сен-Жиль. Р.» Я показал записку Беле.
– Можешь теперь успокоиться, – сказала она. – Винсент, будьте другом, отнесите все это на кухню, ладно?
– Разумеется, мадам.
– Тишь да гладь да божья благодать, – проговорила Бела. – Надолго? Для меня – до трех часов. Для тебя – пока ты здесь. Дать тебе еще одну подушку?
– Нет,