где-нибудь в Майами, а то и вовсе в Сиднее. Но были и такие, которые верили, что банкиру удалось-таки найти остров Смертушкин.
В общем, похоронили пустой гроб (в него положили любимый костюм банкира и его неразборчивые записи «уфологических времен»), бывшая жена даже всплакнула на поминках, а потом вступила в права наследования, вернулась в пятиэтажный особняк и, кажется, живет в нем до сих пор в добром здравии.
А один известный в узких кругах поэт, чемпион мира по бытовой философии под пиво с воблой, написал про остров Смертушкин небольшой очерк, который опубликовали в литературном журнале, а потом его еще долго цитировали на богемных московских кухнях.
Поэт писал о том, что в реальности никакого острова не существует, что не стоит понимать сказки и мифы буквально, ведь они написаны на языке символов. Так что остров Смертушкин – это просто часть человеческой психики, которая отвечает за интуитивное предчувствие кончины и переносит человека в особенное пространство, чтобы еще при жизни его сознание начало примиряться с Вечностью. Также философ утверждал, что Смертушка не сразу забирает человека в свои заморские владения – нет. Она сначала приходит в гости и некоторое время живет неподалеку от того, кому уже куплен билет с проставленной датой на лодку Харона. Сидит напротив за кухонным столом, смотрит, как тот пьет чай – ласково смотрит, почти по-матерински, подперев костлявой рукою щеку.
Смертушку простому смертному не видно, зато ее присутствие явственно ощущается, и разделившему с ней радость чаепития становится вдруг как-то не по себе – в груди холодок набухает, по жилам разливается состояние почти ласковой приятной тоски. Хочется даже тарелку с бутербродом отодвинуть, подойти к окну и взглянуть вдаль – как будто мокрые крыши московских домов, упирающиеся в размазанный горизонт, и есть та самая Вечность.
Смертушка и в офис тащится за своим будущим гостем. Тот сидит на своем рабочем месте, шуршит бумажками, ссорится с коллегами, ходит на какие-то совещания, подписывает какие-то документы с верой, что они действительно важны. А Смертушка стоит чуть поодаль, не вмешивается и качает снисходительно головой, мол, был бы ты, братец, изящнее устроен, послал бы в известное место все эти бумажки и совещания, отправился бы к старому пруду в подмосковном дачном поселке да посидел бы хоть пару часиков на берегу. В детстве тот пруд казался тебе морем, и ты верил, что на его илистом дне лежит не дырявый резиновый сапог дачного сторожа Петровича, а пиратский клад, и ты строил замечательный плот из прогнивших досок и отважно вступал в схватку со стихией, а упитанные жабы воспевали твои подвиги. И ты ухитрялся просочиться между Сциллой – бабушкой, вооруженной пучком свежей крапивы и угрожающей отхлестать за то, что опять испачкал штаны, и Харибдой – милой русоволосой соседской девочкой, которой ты запланировал подарить тот самый пиратский клад, когда его обнаружишь. Только ни в коем случае нельзя, чтобы она увидела, как смешно ты балансируешь посреди грязного пруда на самодельном