Стася, нет.
– Я же чувствую.
– Ты уже не хочешь?
– Всегда хочу. Всегда лежала бы так. Но ты отдохни чуточку.
Как нежно произнесла она это «чтч». Варшава.
– Я никуда не денусь, Саша.
– Я денусь.
– Ты денешься. А я не денусь. Когда понадоблюсь – всегда буду под рукой.
Она не лгала. Но и не говорила правду. Она просто – говорила.
Села. Спустила ноги на пушистый, во весь пол, ковер. Озабоченно посмотрела в сторону окошка. Простор подергивался медовой дымкой.
– Как ты думаешь, не слышно было, как я тут повизгивала?
– Мягко сказано… – пробормотал я.
– Я же соскучилась, – объяснила она и встала. Медленно подошла к окну. Я смотрел. Она чувствовала мой взгляд, конечно, и не оборачивалась – неторопливо шла и давала мне любоваться вволю. Почти танцевала. Упругая, гибкая, смуглая – на миг я показался себе факиром с флейтой, заклинающим из последних сил… кого?
– Вечереет, – сказала она. Помолчала; я любовался. – Сейчас мы к Бебрисцихе уже не поедем, конечно.
– У меня и впрямь оказались иные виды на вторую половину дня.
Она не ответила. Наверное, уже не помнила этих своих слов.
– Но вот завтра с утра, – мечтательно произнесла она, помедлив. – Подумать только, целую неделю будем здесь! Я так благодарна тебе. – И вдруг, вскинув руки, закружилась по комнате. Иссиня-черные волосы разлетелись стремительной каруселью, грудь искусительно трепетала. Уже опять хотелось стиснуть ее ладонью. – Как хорошо! Как хорошо! Я счаст-ли-вая!
«Получением сего…» Уже не помню! Не помню!
– Чудесные букеты ты сделала.
– Что-что, а уж это я умею. – Она повернулась ко мне и чуть удивленно глянула исподлобья. Будто для нее сюрпризом оказалось: я смотрю на нее, а не на букеты. – Как ты смотришь…
– Как?
– Хорошо. Я на Лизу похожа?
Горло перехватило. Я сглотнул.
– Совсем не похожа.
– А в постели похожа?
– Совсем не похожа.
– Ты по-разному чувствуешь со мной и с нею?
– Совсем по-разному.
– Не все равно?
– Нет.
– Ты был с ней счастлив, пока мы не налетели друг на друга?
– Я и сейчас с ней счастлив. И с тобой счастлив.
Она улыбнулась чуть презрительно.
– Тебе надо было принимать магометанство, а не коммунизм.
– Тогда я не смог бы пить вина.
– Ой, дура я дура! – Она всплеснула руками. – Лезу с разговорами, а мужик, естественно, еще дернуть хочет! Давай я накину что-нибудь и сбегаю вниз, там на столе оставалась бутылка.
– Ты слишком заботлива.
– Не бывает «слишком». Еще древние вещали: благородная женщина после близости должна заботиться о возлюбленном, как мать о ребенке, ибо женщина в близости рождается, а мужчина умирает. И спортсменами подмечено: после этого дела показатели у женщин улучшаются, а у мужчин – фюить!
– Постараемся выжить, – ответил я и, сунув руку в щель между