Антарктида. Скажем, э… Антарктическая Федерация… или Конфедерация, не суть важно, потом решим. Самопровозглашение, понял? Страны, какие послабее, нас поддержат, только чтобы у сильных кусок из лап ушел. А вступим в ООН – съешь нас тогда без хрена! Вот им! – Непрухин попытался отбить положенное «им» на локте и едва не сверзился с табурета. – Ерема-то прав, только не успел договорить, потому что устал…
– А Россия? – нахмурился Ломаев.
– Поддержит в числе первых. На что спорим?
– Я о другом. О России ты не думаешь? Ну ладно, Вашингтонский договор державы похерят, тут я согласен… Но, по-моему, раз де-факто мы сидим тут, то России при дележе должен отойти кусок. Хотя бы вот эта Земля Уилкса…
– И что Россия будет с нею делать, а? Сам подумай. Генка, ты чего, а? Аляску вспомни, Калифорнию. А ведь тогда мы сильные были, и все равно оказалось, что руки коротки…
Ломаев тяжко вздохнул и стал мрачен.
– Не знаю… Может, базу для флота… бесплатную. Вместо Камрани.
– Это какого флота? – прищурился Непрухин. – Это ржавого, да? Того, что из Владивостока никак не может выйти?
– Заткнись.
– Сам заткнись. Россия нам еще спасибо скажет, это я тебе говорю. Многополюсность мира, равновесие и все такое. Одним полюсом больше – какая, на фиг, разница? Лишь бы не меньше.
– Давай перекурим, – сказал Ломаев.
– А гости?
– Потерпят. Во сне легко терпеть.
Затянулись «Примой». По комнате поплыл дым, дышать стало труднее.
– Ты хоть бы дверь на минуту приоткрыл, – укорил Ломаев. – Задохнемся ведь. Это у тебя от духоты мысли такие дурацкие.
На то, чтобы, хватаясь за стенки и шкафы с аппаратурой, преодолеть расстояние от стола до двери, Непрухину потребовалось полминуты. Струя холодного воздуха, не сухого, как обычно, а влажного, промозглого, потекла по ногам. Сидящий на полу Макинтош замычал и зашевелился, но не проснулся.
– Назад, Тохтамыш! – заорал вдруг Непрухин, и чей-то мокрый нос коснулся свесившейся со стола ладони Ломаева. – Брысь! Пшел вон, скотина!
Пока выгоняли лохматого Тохтамыша, нипочем не желавшего ночевать в холодном тумане, скулящего, уворачивающегося от рук и огрызающегося, домик совсем выстудило. Дрожа, захлопнули дверь и, не обращая внимания на скулеж и царапанье, набуровили еще по двадцать капель. Сглотнули без тоста и закуски.
– Суки, – невнятно, но с чувством произнес Ломаев. – Вот суки.
– Точно, – согласился Непрухин. – Дай пять. А кто суки?
– Да все… Все, кто гробит Антарктиду. Все, кто сидит и ничего… ничего, блин, сделать не может. Вот как ты и я. Тошно мне, Игорь, не могу я так… Включи радио, что ли, давай послушаем, что в мире делается…
Минут через пять стало ясно, что ничего особенного в мире не делалось. То есть ничего такого, что было бы невозможно предсказать заранее. Недолго послушали американцев и новозеландцев, затем поймали на КВ русский «Маяк». Повсюду в блоках новостей шло одно и то же: передавались новые координаты Антарктиды, сообщалось