бы ее просто передали новому хозяину, ошейник бы оставили. Значит, ее контракт обнулен. Обнулен! Все напрасно. Эти двенадцать лет тренировок, драк, показушных боев… Все впустую!
Зверь внутри нее снова проснулся. Ярость подпитывала ее. Медведица не стала сдерживать превращение. Незачем! Впервые за многие годы ей было плевать, что кто-то увидит. Мошенничество Тариэля раскрыто. А ведь она его предупреждала! Он не хотел ее слушать! Все начнется сначала! Если ее, конечно, оставят в живых после всего этого. Зверь вырвался наружу. Медведица зарычала. Женщины напротив в ужасе завопили. Вот курицы!
Медведица дала волю своему гневу. Она поднималась на задние лапы, рычала, разбрасывала солому, кусала решетку, металась на подгибающихся от слабости лапах, снова рычала, ревела. Женщины на соломе вжались в стену и верещали от ужаса. Злость забрала еще не восстановившиеся силы. Постепенно Медведица выдохлась и теперь в человеческом облике сидела в углу, тяжело дыша. Полустон-полурык вырывался из ее пасти. Силы кончились. Она прислонилась спиной к стылой стене, затылком ощущая замшелые камни. Мелко дрожали от слабости сцепленные на голых коленях руки.
Пленницы-соседки угомонились.
Дни и ночи смешались, спутались и переродились в рваный комок из кусков короткого сна и бодрствования. Счет времени был потерян. Довольно регулярно приходили охранники, которые выносили ведра, меняли факелы и раздавали хлеб и похлебку.
Иногда охранники выволакивали женщин по очереди в смежную камеру. Медведица знала, что будет. Сколько раз ее саму в подвалах первого хозяина вытаскивали вот так же из общей камеры охранники. Возня и вскрикивания в смежной камере ясно свидетельствовали о том, что там происходит.
Против воли всплывали в памяти картинки тех давних тяжелых дней. Отвратительные, грязные, как и само то место.
Медведицу тоже забирали, обколов предварительно дротиками с парализующим веществом. Они ее боялись. Она знала. Они никогда бы не решились, будь она в сознании. А потом они выбрасывали ее на пол камеры в полуобморочном состоянии.
Хотела ли она теперь умереть?
О, нет! Она хотела жить!
Лежа на соломе с онемевшим телом, она грезила свободой, хоть и не помнила, что это такое. Поэтому она фантазировала на основе тех скудных впечатлений, которые остались у нее со времен, когда ее вывозили на бои в другие города. Она представляла себя лежащей на зеленой траве под ночным небом. И прохладный ветер, ласкающий медвежью шерсть.
Она никогда не выходила на улицу в облике зверя. Наверное, это невероятное ощущение – когда когти впиваются в кору деревьев. А еще, наверное, замечательно искупаться в реке, а потом вылезти и отряхнуться, разбрасывая веером вокруг себя серебристые водяные искры. Она видела из окна своей комнаты в «Круге», как отряхиваются дворовые собаки после игр в воде. Она до скрипа в зубах им завидовала.
Скучала ли она о «Круге»? Нет. Тариэля было жаль немного. Все-таки, ей у него жилось лучше, чем многим рабам-бойцам у их хозяев. Но для нее