ору я, и девушка, вздрогнув, протягивает мне то, что я требую.
Я иду в примерочную, Солька семенит за мной.
– Ну что ты орешь, с тобой стыдно ходить по магазинам, – шипит она мне в спину.
– Мне тоже стыдно ходить с тобой в закусочную, но я же хожу.
– А что, что такого?! – возмущается Солька
– А то, что суп – это суп, и его едят ложкой. Бутерброд – это бутерброд, и его не надо разламывать на 25 кусочков, выстраивать их в ряд и только потом есть. Не надо есть из моей тарелки, потому что это моя тарелка, не надо пить мой компот – это мой компот, и не надо, в конце концов, обгладывать кости с таким видом, как будто это – самое вкусное в курице!
– Хватит, хватит, – уступает мне Солька, потому что перед примерочной мне лучше не перечить, да и аргументы у меня железные.
Брюки 46-го размера, и они на меня налезают. Они на меня налезают, но вот я не влезаю в них, у вас такое бывает? У меня – всегда: я всегда слишком велика для простого и естественного.
Солька смотрит на мою обтянутую тканью попу и говорит:
– Если свитер надеть навыпуск, то ты – богиня.
– А если вообще без свитера, – спрашиваю я, – то тогда как?
Тогда я что, не хороша собой? Этого не может быть, и я поворачиваюсь задом к зеркалу.
– Кто виноват, – говорит Солька, – что у тебя такая большая… душа.
Потом, помолчав, добавляет:
– Давай попробуем 48-й.
– Что? Что?! – вскидываю я брови.
Признаться себе, продавщице, да всему миру, что у меня большая душа и она никак не хочет помещаться в эти брюки?!
– Нет! – ору я и победно выхожу из примерочной.
Солька идет за мной.
– Заверните, – говорю продавщице, и она нервно сует брюки в пакет.
Она знает, что мысленно я взяла пистолет с собой… что я готова разорвать весь мир не потому, что я такая плохая девчонка, а потому, что у меня очень большая… душа.
Я иду вперед.
Солька шепотом извиняется перед продавщицей и топает за мной.
– Ну и в чем ты пойдешь на работу?
– У меня есть одна юбка.
– Коричневая?
– Да.
– Это не юбка, – говорит Солька с жалостью.
– Правильно, это не юбка – это моя жизнь!
Солька молчит: спорить со мной бесполезно.
Мы поднимаемся к себе на этаж. Слава пилит. Надежда умирает последней, и я звоню в его дверь.
– Ты голубой?
– Нет, – спокойно отвечает Слава, совершенно не удивляясь вопросу.
– А почему? Почему ты не голубой?! – истерично кричу я.
Славка смотрит на Сольку и ищет в ней спасение, но та лишь пожимает плечами и крутит пальцем у виска. Похоже, это входит у нее в привычку.
– Если ты так хочешь, – говорит Славка, – если тебя успокоит это, то я стану голубым.
– Спасибо, друг, – говорю я и иду к своей квартире, по пути пиная дверь Альжбетты.
Она высовывается в коридор, пока я нервно тереблю ключи, понимающе смотрит на Сольку и спрашивает:
– Что, опять в магазин ходили?
– А сколько тебе лет? – спрашиваю я, злорадно поглядывая