на внука, мирно спящего под теплым шерстяным одеялом, потом повернулась и, нахмурившись, решительно заковыляла к двери. Открыв дверь сенцов, она остановилась. С виду в морщинистом лице Сухоты ничего не изменилось, лишь глаза ее увлажнились от ужаса, а нижняя губа мелко задрожала. И было от чего. В сенях стояла худая, бледная женщина в грязном одеянии.
Старуха узнала ее сразу, но вымолвить имя смогла лишь со второй попытки.
– Зо… Зоряна? Зорюшка моя, ты ли это?
– Это я, мама.
Зоряна была бледна, так бледна, словно ее кожа отродясь не побывала на солнце. Волосы у нее были влажные и спутанные, и на вид – тонкие, как волосы младенца.
Старуха перевела взгляд с лица дочери на ее одежду и испуганно проговорила:
– На твоей одежде… кровь.
– Это не моя, – тихо отозвалась дочь.
– А чья?
Дверь снова отворилась, и в сени вошел мужчина. Одежда на нем была такая же окровавленная, как на Зоряне, а лицо, слегка испачканное кровью, было еще бледнее, чем у нее.
– Любомил! – ахнула старуха.
– Да, тещушка. Это я.
Старуха прижала к груди сморщенные руки.
– Как же это? Вы ведь утонули. В день первого покоса. Тебя, Любомил, сожгли в погребальном круге. Я была там. А тебя, Зорюшка…
Дочь сделала легкий останавливающий жест рукой и сипло перебила:
– Ты не рада, что мы вернулись, мама?
– Рада, но… – Голос старухи сорвался на хриплый шепот: – Чья на вас одежа?
Дочь и зять не ответили. Тогда старуха, приглядевшись к одежде, сказала:
– В таких куртках ходят промысловики и ходоки.
– Забудь про одежу, мама. – Голос дочери звучал слабо и как-то вяло, словно не успел набрать должной силы. – Проведи нас в дом, согрей и накорми. Нам холодно и голодно. С самого покоса мы не держали во рту ни крошки.
Лицо Сухоты побледнело, и она проговорила дрогнувшим голосом:
– Внук не должен вас видеть.
– Ляшко? Он здесь?
– А где ж ему быть?
– Мы по нему соскучились. Впусти нас в дом, и мы обнимем его.
Несколько секунд на лице старухи отражалась борьба, после чего она решительно заявила:
– Этого не должно быть, милая. Это неправильно. Мертвецы не могут явиться к живым во плоти.
– Но мы явились, – тихо возразила Зоряна.
Старуха вновь отрицательно качнула головой.
– Не обессудьте, милые, но я не пущу вас в горницу.
Зоряна и Любомил переглянулись.
– Ты не сможешь нас остановить, мама, – глухо проговорила Зоряна.
– Мы все равно войдем, – сухо проговорил зять Любомил.
За спиной у него, за приоткрытой в ночную темень входной дверью, послышался какой-то шум.
– Кто там? – встревоженно спросила Сухота. – Кого это вы привели?
– Те, благодаря кому мы здесь. Они так же голодны, как мы.
Зоряна обернулась к двери.
– Зорюшка, нет! – крикнула старуха и попыталась схватить мертвую дочь за руку, но не успела.
Большая