Копаясь не там где нужно, оно стало соответствовать мумии и сами вы с ног до головы пропахли формалином.
– Хватит молоть чепуху Зингер, – сурово сказал Суров. – Я конечно дурак, но не до такой же степени. Все приговоры этим спортсменам исходили от вас. И я это докажу вскоре.
Он допил из горлышка остатки воды в бутылке, и пригладив ладонью свои редкие волосы удалился из допросной камеры.
И не известно чем бы закончились его визиты на зону к Клаусу, если бы на одной из зон не погиб очередной компаньон из той шестёрки что вершили беспредел над Зингером.
Остальных двух человек имеющих большие срока Бака и Фрукта отправили досиживать в Мордовскую Сосновку. Только после этого Клауса оставили в покое. А через полтора года в молельной комнате колонии, кореша ставили свечи за упокой Бака и Фрукта.
После этой новости, напряжение спало совсем. Прекратились визиты дознавателей с воли. К Зингеру начали относится ещё более вежливо и почтительно, включая всю администрацию колонии, начиная от простого контролёра и кончая хозяином.
Глеб после такого резкого улучшения в отношениях к его другу, посещал колонию без всякого графика, словно инспектор УФСИН. На короткие свидания он заходил без всякого шмона, впрочем, как и покойная дочь Зингера. Передачи продуктов были без ограничения веса и досмотр проводился, поверхностно, для видимости.
– Тогда подобные смерти прошли по всей России, – заговорил с собой Клаус. – По сути дела это была самая настоящая война воровского ордена с наглыми людьми. Эти люди накачав свои бицепсы вдруг почувствовали себя хозяевами жизни, не понимая что силой духа всегда можно одолеть любого безмозглого богатыря, не говоря уже о убойной силе «товарища Маузера». Пропускная способность на кладбищах в те времена ежедневно росла. Дураки! – сказал он. – Жить бы ещё, а они ударились в дурацкую философию силы, а не ума.
– С кем это ты здесь разговариваешь? – раздался в предбаннике голос Глеба.
Он вбежал с широко распростёртыми объятиями, а за ним вприпрыжку как козлик бежал молодой чунцин китайской породы коричневого окраса.
Зингер вздрогнул от неожиданности и встав с кресла обнял друга:
– Это анализы скорби вслух, о чём мы с тобой две недели назад тайно перекидывались у меня на свиданье, – сказал Клаус. – Я думаю, что смерти некоторых спортсменов мне аукнутся на свободе? Если я конечно останусь в этом городе. Думаю мне нужно продавать квартиру и переселяться ближе к югу в тихий городок. И жить в этой квартире после смерти дочки и внучки мне будет очень кисло. Это ежедневный всплеск горьких воспоминаний и вынашивание планов мести. Подобные мысли меня самого до кладбища проводят.
– Глупости говоришь брат, – решительно одёрнул его Глеб. – Что за упаднические настроения в такой праздничный день? Сейчас мы с Юном приступим к его тонизированию, – и он открыв холодильник, достал оттуда приготовленные закуски и большую бутылку