взволнованная грудь,
Когда у скального откоса
Ложится море отдохнуть.
1957
Память
Если ты владел умело
Топором или пилой,
Остается в мышцах тела
Память радости былой.
То, что некогда зубрила
Осторожная рука,
Удержавшая зубило
Под ударом молотка,
Вновь почти без напряженья
Обретает каждый раз
Равновесие движенья
Без распоряженья глаз.
Это умное уменье,
Эти навыки труда
В нашем теле, без сомненья,
Затаились навсегда.
Сколько в жизни нашей смыто
Мощною рекой времен
Разноцветных пятен быта,
Добрых дел и злых имен.
Мозг не помнит, мозг не может,
Не старается сберечь
То, что знают мышцы, кожа,
Память пальцев, память плеч.
Эти точные движенья,
Позабытые давно, —
Как поток стихотворенья,
Что на память прочтено.
1957
Духовой оркестр
Все начинается трубой
Достаточно искусной,
Гудит пастушеский гобой
Задумчиво и грустно.
Гобой – начало всех чудес.
В затейливом сравненье
Он – архитектора отвес
Для музыкостроенья.
И весь оркестр духовой,
Дыханье громобоя,
Идет дорогой звуковой
По голосу гобоя.
Напиток звука свеж и чист,
И это знает каждый.
И пьет мелодию флейтист,
Позеленев от жажды.
И геликон ревет как слон,
Как будто бивни-трубы
Согнуть и свить способен он,
Пока в работе губы.
Хрипун, удавленник – фагот,
Типаж литературный,
И тот дает, разинув рот,
Пассаж колоратурный.
А у кларнета силы нет,
И он почти не дышит,
И только охает кларнет
Все тише, тише, тише.
На нотной лестнице тромбон
Споткнулся в нетерпенье,
Он позабыл про камертон,
Про скользкие ступени.
Но дирижеру опыт дан,
Наверное, недаром,
И он взрывает барабан
Рассчитанным ударом.
Гудит струной дощатый пол,
И хлопают литавры,
Как будто вышел дискобол
И пожинает лавры.
И сотрясаются окрест
Все горы и все долы,
Покамест духовой оркестр
Играет марш веселый.
1957
Ручей
Глубокие порезы
На ивовых корнях.
Ручей, как лист железа,
Грохочет на камнях.
С горы, с крутого гребня
Гремит вода ключа,
Как будто бы по щебню
Железо волоча.
По руслу-транспортеру,
Сверкая сквозь кусты,
Торопятся под гору
Железные листы.