практически замер, только редкие собаки еще не спали, порой оглашая узкие улочки лаем, да блеяли в ответ ламы.
Человек в широкополом черном плаще с красными поперечными полосами незамеченным обошел двух полусонных воинов, что патрулировали выход из центральной части Тайпикала, и углубился в вязь улиц, причудливыми змеями спускавшихся к реке. Факелы тут были редки и почти прогорели, идти приходилось почти на ощупь.
Но человек в одежде жреца обладал отличным зрением, к тому же улицы города – как-никак столица государства – отличались чистотой и ровностью. Навозные лепешки, стоило тем лишь только появиться на брусчатке, моментально подбирались погонщиками животных. Чем же еще растопить очаг? А за выплескивание помоев за порог дома жестоко наказывали, вплоть до принесения в жертву.
Никто не видел ночного прохожего. Если же и замечали в окошко его бесформенную из-за плаща фигуру – замирали в ужасе и возносили хвалу богам. Кому какое дело до спешащего по своим загадочным делам жреца, посвященного в тайны мироздания? Лишь бы не очутиться в эту недобрую шестицу у него на пути…
Наконец жрец замедлил шаг и остановился в тени прибрежного дома для приезжих купцов, большого и нелепого. Там сейчас было не слишком людно. В загоне блеяло с десяток лам – караван пришел сушей, а не прибыл на плотах. Во дворе то и дело раздавались голоса пьяных торговцев, их рабов и девушек из обслуги – несмотря на позднее время, торговые люди отдыхали от праведных дневных трудов. Им нет нужды поутру идти на поля или в казармы.
Человек проскользнул к загону для скота и притаился за поильней. Одно из животных прянуло в сторону, испуганное появлением чужака, но привязь не дала ему всполошить остальных.
Со стороны помойной ямы воняло испражнениями, но жрец не замечал – его внимание целиком было поглощено освещенным входом в приютный дом в тридцати локтях от его засадного места. Наконец дверь распахнулась, и показались две служанки. Со смехом они припустили в сторону жреца, и рука у того дернулась в нетерпении, но он заставил себя замереть и сохранить молчание.
Две жертвы сразу, да еще женщины… Слишком шумно и опасно, особенно рядом с приютным домом. Купцы – народ бесстрашный, того и гляди выскочат на крики с мечами и примутся рыскать по округе, призывая солдат вождя.
Поэтому жрец позволил служанкам свободно посетить отхожее место и вернуться в дом. Долго ждать ему не пришлось. Вскоре показался полупьяный мужчина, судя по дорожной одежде – раб купца. Распевая какую-то западную песню, сумбурную и глупую, он, держась за стену, двинулся в сторону жреца.
Тот бесшумно вздохнул и отцепил от пояса ритуальный клинок. Насколько же редкими стали такие сладкие мгновения! Как тяжела и неправильна стала в последние годы жизнь, что приходится совершать положенное тайно, а не на глазах восторженной толпы!
Жертва, не ведая о том, что ей предстоит сейчас исполнить свой долг перед народом и умилостивить жестоких богов, приближалась на нетвердых ногах. Когда до нее оставалось