мы не были вполне уверены в том, что в другие разы он и впрямь с мальчонкой приезжал, может, паренек этот просто нам примерещился, так что, если с ним, с этим пацаненком, считать, всего ближних наших было пять человек.
Тот, который чаще всего нас навещал или наведывался к нам, назывался попрошайкой. Если судить по тем знакам внимания, которые оказывал ему отец, он, должно быть, был какой-то важной шишкой, имевшей доступ к шлюхам и целомудренным девственницам, о которых я обязательно в подробностях расскажу вам дальше, когда время придет, как и о чудесах, которых у него всегда было полно про запас, а, кроме того, он был немой и выражался гортанными звуками, как собаки. У него была только одна нога, которая росла вроде как из середины его туловища, как шутовской жезл, он подпрыгивал, передвигаясь по земле, как сорока, будто это его клюка по ней несла. Отец всегда давал ему что-нибудь выпить и закусить, тем, что сам стряпал, обычно бутербродом, потом говорил нам сесть с ними вместе за стол, то есть за тот стол, за которым сидели они, но брать нам со стола что бы то ни было из еды запрещал, разрешая только наблюдать за тем, как ест попрошайка, хотя иногда нам тоже очень хотелось есть, особенно брату, потому что он большой любитель брюхо себе набить. Когда отец нам про этого попрошайку что-нибудь говорил, тон его всегда был торжественным. Отец часто просил его встать и снять плащ и рубашку, прикрывавшую так сильно заросшее волосами тело, что он здорово смахивал на овцу, три зимы не стриженную, потом отец оттягивал большим пальцем губы попрошайки, так что обнажались десны, и тот начинал давиться от смеха с набитым ртом. Или еще, бывало, папа наш вежливо просил его лечь на спину, и мы с братом по очереди склонялись над его лицом, оттягивали ему пальцами веки и внимательно всматривались в его зрачки, радужные оболочки и все остальное, заглядывая в самую глубь попрошайкиных глаз, где папе, должно быть, виделись созвездия. Потом отец просил гостя повернуться перед нами на единственном своем каблуке, делал при этом многочисленные замечания, пояснявшие нам, что к чему у этого бродяги, и не упускал при этом ни одной мало-мальски значимой подробности. А под конец отец делал с ним такое, что невозможно было себе представить ни с одним другим из наших ближних, сам открывал ему дверь, провожая из дома, да еще давал ему с собой на дорогу котомку с едой, хотите верьте, хотите нет. После этого он заставлял нас повторять то, что мы узнали на его уроке, а если мы его не слушали, мог врезать нам по затылку. Это нам совсем не нравилось. А когда в те дни наступало время что-нибудь перекусить, мы так и оставались несолоно хлебавши, потому что такова была отцовская воля, и нам, глядя себе под ноги, надлежало размышлять о том, что значит побираться, и братец мой страдал от этого больше моего, потому что у меня, как вы сможете убедиться дальше, было больше возможностей добывать себе средства к существованию.
Следующий мой ближний так меня удивил, что я до сих пор продолжаю оставаться в изумлении от того, что у меня с ним приключилось,