почему же как прокаженный, дед? – удивленно спросил Платон. – Вот бы все себя чувствовали прокаженными, когда им денег присылают! Смешно!
– Тебе смешно, а мне нет, – отрезал дед. – Бывало, придешь на почту, а бабы-кассирши зверьми смотрят, будто я какой уголовник. Считают чужие деньги, завидуют… А чему, чему завидовать-то? Небось их родные детушки никуда с родной стороны не уезжали… И вы тоже с некоторых пор… Вместо того чтобы приехать, все деньги шлете… Ну зачем, зачем мне ваши деньги? В бочке их солить? Я их и не трогаю… Все целые на сберкнижке лежат. Как помру – обратно себе возьмете. Вам, молодым, они больше сгодятся.
– Да не надо на книжку складывать, дед… – вяло возразил Платон. – Лучше в дело какое употреби.
– Да какое у меня, у старика, дело! Скажешь тоже!
– Ну, я не знаю… – задумчиво протянул Платон, подняв глаза. – Крышу на доме новую сделай, к примеру.
– Так эта еще не прохудилась, на мой век хватит.
Антон ухмыльнулся и, подмигнув Платону, проговорил вкрадчиво, через улыбку:
– А я бы на твоем месте, дед, благотворительный фонд открыл… Фонд имени трех братьев – Антона, Платона и Леона… И матери их Татьяны из славного города Хьюстона, что в штате Техас… А что? Здорово же! Будешь помогать местным кассиршам на почте, а также другим обделенным судьбой женщинам, разведенкам и многодетным… Глядишь, они тебя и полюбят, и зверьми в твою сторону смотреть не будут, а совсем даже наоборот! И все население Камышей к тебе потянется, и по телику местному покажут…
– Антоха, сейчас по уху получишь! Понял? – даже не улыбнувшись, тихо ответил дед.
– Да за что? – в показном ужасе распахнул глаза Антон.
– За что? – переспросил дед и, подумав, махнул рукой: – Сам знаешь, за что… Яду ты в себе много накопил, Антоха, вот что я тебе скажу… Вроде и складно говоришь, а такое чувство, будто ядом плюешься. И суетишься все время, нервничаешь ни к месту… Вот ей-богу, так руки и чешутся – врезать тебе по уху!
– Да, дед… Если бы сейчас Антохины подчиненные тебя слышали… – тихо рассмеялся Лео, с грустью глядя на деда. – Много бы дали, наверное, чтобы увидеть, как зверю-начальничку родной дед мозги вправляет…
– И ты, Леонка, сейчас по уху получишь! – развернулся к нему дед.
– А мне-то за что? – удивленно отстранился Леон.
– А за злорадство! Ей-богу, совсем вы какие-то стали… Как неродные. Вроде и через шутку разговариваете, а все шутки со злобной гнильцой. Раньше такими не были…
Братья переглянулись, замолчали неловко. Дед и сам понял, что перегнул палку, спросил уже более миролюбиво:
– И все-таки… Как там мать-то? Расскажите толком.
– Да все у нее хорошо, дед, – медленно проговорил Платон. – Живет себе и живет, жизнью наслаждается. Недавно третью пластику себе сделала, выглядит для своих шестидесяти вполне себе презентабельно. Звонит нам часто. В гости зовет, про тебя спрашивает. Может, рванешь к дочери в гости через океан? Она рада будет. И с зятем познакомишься,