и, как он выразился, «инвентаризацию» своего кофра.
– А что делать мне? – растерянно спросил Гальтон, вдруг оставшийся в одиночестве.
– Дело начальства – думать. Вот и думайте себе, – донеслось из-за двери.
И Норд стал думать.
Он сидел у себя в комнате на подоконнике, сосредоточившись на поставленной задаче: как проникнуть в подземную лабораторию и нужно ли вообще в нее лезть? Не существует ли какого-нибудь менее рискованного способа добраться до таинственного Громова?
На улице не происходило ничего такого, что могло бы отвлечь доктора от размышлений.
Напротив дома у тротуара стоял синий фургон с рекламой «Пейте „Ижевский источник“, самую радиоактивную из минеральных вод!»
Дворник лениво подбирал совком с мостовой конские яблоки.
В киоск Адресного бюро общества «Долой неграмотность» стояла терпеливая очередь.
День понемногу шел на убыль, но до вечера было еще далеко.
Вроде бы и многое удалось выяснить во время первой вылазки, а зацепиться пока не за что.
Зачем все-таки Ротвеллер велел запомнить имя «Ломоносов»? Что это значит: «загляните в Ломоносова?» Норд не только заглянул в него, а даже выучил наизусть все творения Михаила Васильевича, загрузив этим тяжелым грузом изрядную часть своего мозга. Но что толку?
Никакого отношения к проблематике гениальности сочинения Ломоносова не имеют. Чем он, собственно говоря, прославился? Ввел в употребление химические весы, заложил основы количественного анализа, подверг сомнению флогистонную теорию горения, сформулировал и доказал Закон сохранения массы, основал Московский университет. Делал картины из стеклянной мозаики. Заложил основы российского стихосложения.
Выдрессированная самсонитом память немедленно поволокла из своих тайников громоздкие цитаты – ни к селу ни к городу: «Неправо о вещах те думают, Шувалов, которые стекло чтут ниже минералов». «На запад смотрит грозным оком сквозь дверь небесну дух Петров». Чушь! Мысли о Ломоносове надо гнать прочь.
Как все-таки проникнуть в Институт? Давно известно, что самый лучший способ защитить секретный объект – упрятать его под землю. Через стену можно перелезть, над высокой горой – пролететь на аэроплане или дирижабле, но попасть или хотя бы заглянуть в хорошо охраняемый бункер невозможно.
В бесплодных терзаниях доктор провел остаток дня, так ничего и не придумав.
Айзенкопф долго возился у себя в комнате, потом появился, но тут же ушел, объявив, что отправляется на рекогносцировку окрестностей, а Норду следует оставаться и ждать «ее сиятельство».
Стемнело. Внизу зажглись нечастые, тусклые фонари. Улица Герцена опустела, автомобили по ней почти не ездили.
Зоя вернулась в половине девятого, совершенно преобразившаяся.
Красный платок, мешковатая юбка, юнгштурмовка и грубые башмаки исчезли. Перед Гальтоном стояла элегантная барышня-тростинка в чем-то переливчато-шуршащем, да на каблучках, да в затейливой шляпке.
– Вот теперь я