Сырость и пожары безжалостно расправлялись с покинутыми избами, съедая их тленом и огнём, остатки пожарищ и руин исчезали под покровом зелени. Огороды зарастали крапивой и травой, изгороди сгнивали и падали, железо ржавело, камни оседали и втягивались землёй. Природа тщательно скрывала человеческие следы, принимая в своё лоно лишь прах.
В каждой местности бытийствует свойственное ей и вытесняется несвойственное. Город снисходительно впускает в свои пределы немного зелени (немного жизни!), властно подчиняя её своему порядку. Городской сад ис-хожен и при-гожен человеком – он несёт тяжёлый отпечаток города и его культуры, обнаруживая всю ущербность отпущенной ему свободы. Го-род-сад навеки остаётся утопической мечтой. Также и природа – смиренно впускает человека в свой храм и терпит его присутствие до тех пор, пока человек прислушивается и понимает её бытие, пока умеет чтить сокровенность бытия, пока он сам согласуется с бытием. Пересекая околицу, как границу сопричастности, мы пресекаем связь с Истоком, уходя в неприступность и замкнутость само-воления, надменно перешагивая в туманную непроглядность за-бытия.
Времена года
Так за флейтой настойчиво мчись,
Снег следы заметёт, занесёт…
Времена года, пожалуй, самое первое, о чём хотелось бы говорить. О том, как неумолимо влечёт природу от весны к зиме скрытая сила. О том, как летом стремительно всё разрастается и заполняет пространство зелёной массой, этим потоком жизни, одной на всех, и как легко, как быстро и беспощадно всё исчезает осенью, чтобы зима, опустошившая землю, изнурительно долго тянула свой заунывный вой. В детстве меня больше всего восхищала весна с её цветением, с её радостным журчанием талой воды, с возвращением птиц. Всё это так трепетно и вдохновенно было передано на саврасовских полотнах! Я искренне ценил лето за обилие тепла и света, за солнечную мощь, дающую чувство открытости и комфорта. Значительно позже я полюбил осень, раннюю осень за её дивную красоту, за богатство красок, за шуршание листьев под ногами, за её тонкую печаль, за тёплый сухой ветерок, за запах дыма костров. Зима с её пушистым снегом, сугробами, лыжами, с её гигиенической чистотой – она всегда была близка и желанна. Но вот ноябрь – этот мрачный, дождливый месяц, это серое и унылое межсезонье… Я никогда не любил ноябрь, месяц, в который я был рождён.
Сейчас, когда я пишу эти строки, стоит ноябрь. Это мой заветный месяц. Самый тайный из всех, самый сокровенный. Я приезжаю в свой дачный дом в ноябре, чтобы побыть здесь одному, наблюдая за природой. Здесь, в заброшенной деревне, благодаря приютившему меня дому я увидел ноябрь. Вглядываюсь в его суровое изветренное лицо и проникаюсь молчанием и одиночеством. Мертвенность лика свидетельствует о близости смерти. Скудость чувств, словно непроницаемая маска, покрывает откровение внутренних глубин. Вдумчивая тишина и аскетичность отвечают состоянию зрелости.
Теперь,