окружение заставляет меня усомниться
в осмысленности написания чего-либо, кроме цифр,
списков, работ. Стол говорит: разве для этого
я был сотворён работягой-столяром,
выточен чистой машиной на чистом заводе?
Лампы ноют, просят прекратить… Плохо пахнет от
мусора под столом: он хочет активных перемен, действий,
упрекает меня в том, что я трачу время на это.
Кружки спрашивают: не будет ли стыдно тебе
за то, что время потратил впустую, за то,
что нарушил покой и в себе и снаружи, за все эти
жидкости, что выходят из тебя и зовутся тобою
«поэзией»? Стул так сладко входит со мной
в гармонию, так уместно сливает меня с
натюрмортом, что убеждает взглядом сделаться частью.
Я – страдательное причастие, я глагол
сослагательного наклонения. Невежественный
полиэтиленовый пакет, вздумавший понять основы
физики далеких звёзд. Всё это не по-настоящему,
всё сделано неумело и пародично, словно
мебель для кошек. На кошек у меня аллергия.
Я всюду лгу, даже мои грёзы
бывают ненастоящими. Я пуст, ничтожен, невыразителен,
я – скелет, сквозь который просачивается даже вода,
но я обрастаю, становлюсь лучше под действием
внешних сил. Картофельный крахмал размягчает
кальций в моём составе, делает его
хрупким… Я рассыпаюсь, удаляюсь.
Это всё не нужно, это лишнее, я мешаю
себе и вам плыть по течению и радоваться жизни.
Если бы я молчал, всем было бы лучше. Вершина
моих мечтаний – лежать на кровати и ни о чём не думать,
отключиться, развязаться, успокоиться. Этот сборник —
ошибка, предательство, провокация. Недоделанные,
половинчатые меры. Жалкий ленивый труд. Простите.
1. Обрастающий скелет
Февраль
Я застрял в Феврале – в этом месяце когда ничего не чувствуешь, когда ничего не видишь кроме своей пустоты, ничтожности, жалости.
Когда ты растекаешься подобно луже и не находишь сил собраться вновь —
Как спортсмен, обессилев, пытается поднять очередную штангу,
Но не может и впадает в отчаяние, бьется головой и бегает из стороны в сторону – только тут нет сил бежать.
Я не чувствую ничего и меня грызет подозрение что я ничего и не могу чувствовать,
А глядя на детей во мне пробуждается гнетущее чувство зависти, почему они веселятся, а я нет.
Видя перед собой книгу мне не хочется ее читать, потому что я не верю что смогу что-то из нее узнать.
На улице делать нечего там мрак там серость там слякоть снег и люди,
И люди эти такие же как я: потерянные, ждущие заблудшие души, и им тоже грустно и им тоже плохо,
Но они