союзником, бесследно исчезло. Вся информация о Промзоне, о тайных финансовых операциях, о секретных проектах. У Фара остались лишь данные об «ЭйчТекс», да файлы о разработках неких «Небельверферов», которые Себек чуть ли не насильно ему вручил. Пользуясь отвлечённостью своих коллег, Фар обшарил кабинет. Но крокодил, конечно же, ничего не хранил на физических носителях. В одном из ящиков стола из темного дерева валялась связка каких-то металлических пластинок. В кабинете были плотно занавешены шторы и, при таком освещении, рассмотреть их внимательно было трудно. Заметив некое подобие штрих-кода, выгравированное на одной из поверхностей, Ящер быстро спрятал связку в карман. Магнитные ключи. И Фар предполагал, к каким дверям они могут подойти. За короткое время их совместной с Себеком работы Фар предпочитал руководствоваться собственной интуицией, нежели опытом крокодила. Теперь от его опыта осталась полдюжины звенящих железяк. Не то, что бы Ящер сильно сокрушался о потерянных возможностях, просто для себя следовало сделать еще один вывод – никогда ничего не откладывай на потом. Фар ухмыльнулся собственным мыслям. Слишком много за последнее время стало этих «никогда», слишком много очевидных выводов. Такое чувство, что в этом городе он переучивался заново, и не было ни нескольких лет работы в столице, ни Учебного Центра ССБ.
Кабинет Себека был очень уютным. Небольшая комната на втором этаже выходила одним широким окном на яблоневый сад. Сквозь щель в занавешенных шторах были видны ярко-зелёные листья, качающиеся от порывов ветра. Солнце создавало на них причудливый движущийся узор из теней. Здесь было идеальное место для мыслей о древней мудрости, либо о причудливых играх политики и экономики. Но теперь существо, размышлявшее обо всех этих высоких материях в уюте собственного мирка, превратилось в остывающий труп. В безжизненную, подобную себе прежнему, вещь, вызывающую у смотрящих на него невольную эмоцию – смесь пренебрежения и страха. А за окном все также весело светит яркое солнце, весело шелестят на ветру листья яблонь. В детстве, в далёкой деревне на краю пустыни, у Арафаилова было своё представление о смерти. Среди обмазанных глиной домиков, в одном из которых жил маленький Фар со старшими братьями в семье отставного военного, никто никого не убивал. Всю деревню населяли практически одни рептилоиды, все прекрасно общались, а если и были конфликты, то мелкие, которые легко улаживались сидя на ковре, за мясом и выпивкой. Под палящим среднеазиатским солнцем смерть приходила в основном к старикам, или умирали где-то далеко, на войне, как его брат. И маленький Фар думал, что костлявая приходит ночью, под грохот грома и завывание ветра, как в рассказах Эдгара По. Потом, когда Ящер переехал в столицу, он стал видеть много смерти в самых различных её формах. Но, как бы в насмешку над его детскими страхами, почти все его близкие и знакомые умирали солнечным утром или ясным летним днём. Большой пёстрый мир бежал в своё новое сегодня, а в жизни Абдельджаффара Арафаилова становилось