что не благочестие его сюда привело.
– Да это понятно, что не просто так притащился, – запальчиво добавил Швелборн, – мой конь тоже почуял в нём врага, когда ему ногу придавил в воротах.
– Ягайло нужно знать, – сказал Ульрих, – и весь этот род литовских кунигасов… которым никогда нельзя верить. Давно ли этот Витольд, когда мы крепость у Дубиссы возводили, дерево нам из своих лесов велел возить и собственных плотников присылал в помощь?
– Может, для того, чтобы они ему донесли, где будет легче войти к крепость, – насмешливо добавил Швелборн. – Ядовитый змей!
– Старого шпиона завтра на ложе взять и потянуть его верёвками хорошенько, чтобы суставы повыскакивали: всё расскажет.
– Шпион, это явно! – молвил Лихтенштейн, великий комтур. – Признается или нет, сомневаться в этом не приходиться. Наши крепости и города переполнены ими… так что нищих, даже не спрашивая, вешать прикажу, потому что в их лохмотьях измена ходит…
– Не сегодня завтра начнётся война и на это есть знаки, что всегда ей предшествуют, – прервал великий магистр, – поэтому мы должны быть готовы вступить в бой по первому призыву. Из Чехии и Моравии в Польшу потянулись наёмные полки. В Мазовии для войск очищают дороги в лесах. Король с Витольдом и мазовецкими князьями постоянно собирают советы.
– Богу пусть будет слава! Слава Богу! – взорвался Швелборн – По крайней мере мои мечи наконец кровью окрестятся. Я их для такого случая давно храню! Война! Мы-то к этому тоже готовы… Все комтуры ждут приказа, в Хелминской земле в замках смотрят только на бланки и подстерегают, скоро ли первое зарево покажется: побежим в бой веселее, чем парни на танец!!
– Дай-то Боже! – сказал великий магистр. – Ибо о мире говорить уже не приходиться… ни ждать его. Меч должен решить.
– И кровь! – добавил Швелборн. – Пусть это однажды закончится и пусть нас разделят пустыни.
Магистр Ульрих вздохнул.
– Мы всё кладём на чашу весов, – проговорил он, – рискуем многим!
– С нами Бог! – воскликнул Лихтенштейн. – Бог Дружин с нами. Мы же сюда привели веру и свет… это варварство необходимо однажды истребить и землю, римскими папами и императорами нам данную, нам принадлежащую, нашей кровью запятнанную, занять бесповоротно. От этого народа нельзя добра ждать. Он упрямый и дикий, уничтожить его; пусть придут наши из Германии и заселят новый край. Нам тут лучше будет, чем кое-где на песках и дюнах; тут земля Обетованная, молоком и мёдом налитая, немцы ей только нужны, и она зацветёт. Та дичь навеки останется дичью.
Ульрих вздохнул снова.
– Это правда, о чём говорите, – вставил он, – а всё-таки есть столько жалоб на нас, что вместо того чтобы крестить, мы истребляем людей, что новых поводов давать не следует.
– Чем же нам эти крики вредят, чем они нас волнуют? – закричал Швелборн. – Ego te baptizo in gladio! Самая безопасная вещь, потому что отступничество уже невозможно, а душонка спасена.
Рассмеялись все, кроме магистра.
– Жребий