я должен об этом помнить?
– Потому что моя жизнь очень хрупка.
– Что случилось?
Он напрягся и уже смотрел на меня внимательной штормовой синевой. Я выдержала этот взгляд, и думаю, что мой взгляд тоже был не тихой заводью любви. Всё время я доказывала ему и всем, что всё и всегда выдержу, и вдруг сама заявляю, что моя жизнь хрупка.
– Ты забыл один момент.
– Момент?
– Я сразу умру, если ты не будешь меня любить.
– Я люблю тебя, почему…
– Потому, что ты засомневался в себе.
– Я люблю тебя и не сомневаюсь…
– Ты позволил себе, не так, ты позволил Амиру вложить в твою душу сомнение в любви. Даже не важно – сомнение в чьей любви, твоей или моей, в самой возможности любви.
Я замолчала и опустила голову, он должен меня понять – то, о чём он думал после разговора с Амиром, на самом деле его собственные страхи, которые он никак не может изжить из себя. Амир просто их увидел, почувствовал, унюхал и воспользовался моментом, нажал на эту боль, всколыхнул её. Мои страхи, которые пришлось смывать целым бассейном, выходили и продолжают выходить, но он их понимает, а если и не понимает, то решительным действием командора рубит гордиев узел, заявляет – их нет, и я о них думать не должна. А сам страдает от своих страхов, не позволяя мне на миллиметр к ним приблизиться, и они вот так неожиданно проявляются. Притом, что я постоянно ему заявляю, что их не должно быть, что я его люблю, и буду любить всегда.
Глеб молчал и смотрел на меня, я чувствовала тяжёлый взгляд, но головы не поднимала, пусть думает, это он должен понять сам. Всё разложить внутри себя, разобраться во всех полочках, проанализировать разговор с Амиром и понять, что если он сейчас позволит сомнению поселиться в его душе, то мы проиграли. Проиграли во всём, не только в борьбе с Амиром, но и в борьбе за свою любовь, за нашу жизнь.
Не знаю, сколько времени Глеб молчал – долго, очень долго. Он поглаживал меня по голове и пальцы были твердыми, мыслительный процесс был настолько сложным, что напряглось всё тело, но объятия не превратились в мраморный обхват, он себя ещё мог контролировать. Когда заговорил, голос был глухим и напряжённым:
– Ты права. Я очень боюсь, что наступит момент, и ты поймёшь, что не можешь меня любить. Что… всё что угодно… но не любовь.
– Почему?
– Что почему?
– Почему я так должна понять? Потому, что я человек?
Глеб вздохнул так тяжело и длинно, что меня придавило его руками, и я чуть не распалась на молекулы. Мой смех превратил его в статую.
– Глеб, если ты забудешь, что я человек, то да – я могу исчезнуть в пространстве. Тебе придётся всегда об этом помнить, я сейчас как нейтрино растекусь по твоей груди.
– Прости.
Расслабил руки на мгновение, потом опять прижал к себе, но уже другим объятием – любящими руками, которые живут своей жизнью, ничего не знают о его страхах и сомнениях, они просто любят меня обнимать, просто