после пьянки косметикой, и тут на меня ещё и какает птица. Жуть.
Жуть-жуть-жуть.
– Да, – согласилась я. – Хорошо, что уточнила.
Мориц осторожно развернул меня к себе и приблизился вплотную.
– Если я исполню твоё желание, ты исполнишь моё? – заговорщическим шёпотом спросил он у моих губ.
Его дыхание было быстрым и горячим, а может это я была пьяной и заторможенной, не знаю.
– Mein Kleine Bär, – произнёс Мориц на одном дыхании какую-то нелепую околесицу из букв, и поцеловал меня.
Это был короткий и сдержанный поцелуй и Мо разорвал его первым.
– Вот и твой сюрприз, Шери, – улыбнулся он, и так начался наш роман.
Глава вторая: распятие
Через месяц я переехала к нему, но виделись мы всё равно редко. Я работала днём, а Мориц по ночам. Не каждую ночь, конечно, хотя, иногда каждую.
Он был стриптизёром, и мне приходилось с этим мириться. А ему приходилось мириться с тем, что я была «мозгоправом».
Мо ненавидел мозгоправов: в детстве его часто таскали по психологам и психотерапевтам, так что, я не удивлялась.
Несмотря, на то, что Мориц работал ночью, у нас оставались вечера, а значит и совместные ужины, и секс. А потом он уезжал, а я ложилась спать. Когда я просыпалась, он уже лежал рядом, словно был здесь всю ночь. Иногда он даже готовил мне завтрак, прежде чем лечь, и когда я просыпалась, обнаруживала на кухне свежий, ещё тёплый кофе и блинчики или тосты с курицей и сыром.
На выходных мы чаще всего с самого утра не одевались, вгрызаясь в обнажённые тела друг друга, как голодные дикие звери. Мо нравилось делать это стоя, а мне просто нравилось. Чтобы не портить его спину царапинами, я цеплялась за его волосы и рвала их. Наверное, так я хотела удержать его рядом, удержать его в себе.
В такие дни мы питались по большей части тем, что могли дать друг другу наши тела. Только ближе к вечеру, измотанные в конец, мы расцепляли объятия и брели на кухню, как бредут буддийские паломники, в поисках следов жизни Татхагаты.
Ночью Мориц никогда не спал, даже когда ему не нужно было идти на работу.
Он часами сидел за столом и писал что-то в толстый коричневый блокнот. Мне нравилось думать, что он пишет стихи.
В такие минуты он сильно сутулился, наклоняя голову к самому тексту, – погружаясь в свой блокнот целиком, срастаясь с ним воедино.
Лёжа в кровати, – голая и одинокая, забытая и использованная, я прижимала к себе подушку Морица, зарываясь в неё. Я чувствовала запах его парфюма – терпкий и глубокий. Я жадно наполняла им лёгкие, желая только одного – стать частью этого запаха, впитать его в себя до последней капли, сделать своим.
Я не могла видеть лица Морица, когда он строчил что-то в своём блокноте, но я живо представляла, как мягкие светлые пряди падают на его лицо, отбрасывая прямые прозрачные тени, тянущиеся ото лба к носу, от виска к губе. Я представляла, как тень надламывается, проходя через острую скулу, а затем плавно стекает вниз – к подбородку.
Я думала о губах Морица –