цветом напоминали пыльную классную доску, повсюду царила странная тишина. Исключение составляло нудное гудение желтоватых ламп дневного света, свисающих с потолка в пятнах сырости.
Более всего Люс удивляло количество закрытых дверей. В Довере она все время тосковала по уединению, передышке от вечеринок на весь коридор, которые могли вспыхнуть в любой час дня или ночи. Невозможно было попасть в свою комнату, не споткнувшись при этом о сборище девиц в одинаковых джинсах, усевшихся по-турецки в кружок, или целующуюся парочку, прижавшуюся к стене.
В отличие от «Меча и Креста». Ну, либо все уже успели приступить к написанию тридцатистраничных рефератов, либо здешняя версия общественной жизни предполагала куда больше встреч за закрытыми дверями, которые, если уж на то пошло, сами представляли собой занимательное зрелище.
Если учащиеся проявляли изобретательность в нарушении формы одежды, то, оформляя личное пространство, заходили в самовыражении куда дальше.
Люс уже успела миновать дверной проем, скрытый занавеской из бус, и еще один, с реагирующим на движение ковриком, который порекомендовал ей «проходить к черту мимо».
Остановилась она перед единственной ничем не примечательной дверью. Комната 63. Дом, горький дом. Она пошарила в поисках ключа в переднем кармане школьного рюкзачка, набрала в грудь больше воздуха и отперла дверь в собственную тюремную камеру.
Вот только ужасной она не была. Отнюдь. Или, возможно, оказалась не настолько ужасной, как ожидалось. Вполне приличных размеров окно, приоткрытое так, чтобы впустить в помещение чуть менее душный вечерний воздух. За стальной решеткой открывалась озаренная луной школьная территория, вид по-своему приятный, если не задумываться о кладбище, расположенном чуть дальше. В комнате имелись шкаф для одежды, маленькая раковина и парта для занятий. Если вдуматься, печальнее всего в комнате выглядело ее собственное отражение, которое Люс краем глаза заметила в зеркале, висящем у двери.
Она поспешно отвернулась, слишком хорошо зная, что там увидит. Лицо кажется усталым и измученным. Карие глаза покраснели от напряжения. Волосы похожи на шерсть истеричного карликового пуделя после ливня. Свитер Пенн висит на ней мешком.
Вечерние занятия оказались не лучше утренних, главным образом в связи с тем, что воплотился худший из ее страхов. В школе к ней намертво приклеилось прозвище Котлета. И, к несчастью, похоже, окажется не менее липучим, чем предмет, в честь которого дано.
Ей хотелось распаковать вещи, превратить типовую комнату 63 в собственное жилье, куда можно забиться, когда ей потребуется сбежать и успокоиться. Однако сил хватило лишь расстегнуть молнию на сумке, прежде чем, сдавшись, рухнуть на нерастеленную кровать. До дома так близко. Его беленая, на расшатанных петлях задняя дверь осталась всего в двадцати двух минутах езды от заржавленных, кованых чугунных ворот «Меча и Креста». Правда, с тем же успехом это можно исчислять и двадцатью двумя годами.
Первую половину утренней молчаливой поездки вместе с родителями окрестности выглядели похожими друг на друга: