было времени мыть посуду за собой, а не то что за всей его семьей. «Кабины» был относительно новый ресторан, устроенный из бывшего чертого колеса, которое по-прежнему медленно поднималось над парком. Только теперь при нем на земле был приличный шведский стол, с которого можно было набрать себе различной еды и есть ее в кабине. Это было отличное место для конфиденциальных разговоров и сразу привлекло к себе внимание различных структур, которые закупали ресторан на несколько часов в определенный день недели. Однако раздел территории и сфер влияния не миновал и «кабины»: несколько лет назад случилась одна знаменитая по кровопролитию разборка – все в «кабинах» в тот раз угорели, и с тех пор силовые структуры «кабинами» больше не пользовались. Зато это было прекрасным местом встреч влюбленных или просто деловых людей. Иногда там устраивались дни рождения детей с бросанием еды на лету.
Германий и Мелочь взяли три подъема, комплексный ленч «дары моря» и медленно поплыли в небеса. Кроха не торопилась со своими идеями так же как и со своими устрицами, сyшими и блинчиками с копченым угрем. Только примерно на одной трети подъема она сказала Герману, что хочет показать его в военно-медицинской академии в каком-то закрытом отделе. У нее знакомая там работала медсестрой, пока ее не уволили за махинации с нейротропными препаратами. Однако Кроха к моменту увольнения уже познакомилась и с другими людьми, которые писали тогда дисеры, а теперь уже просто ходят в высоких чинах. Герман не понимал ни слова из сказанного Мелочью, а она продолжала: «Я потому и собираюсь тебя показывать не в боткинских бараках и не в первом медицинском, а чтобы была связь с армией и флотом. Они посмотрят на твои умственные аномалии. Если им это понравится, то они тебя станут изучать все 24 месяца службы. Будешь приходить как на работу к 9 часам утра и уходить в 5 вечера, если к тому времени сознание вернется. Наверное, придется все волосы сбрить, чтобы датчики присасывались лучше. Может быть, придется сделать местную трепанацию черепа для вживления электродов. Но ты не волнуйся – они пользуются только платиной, никакой аллергии быть не может…» До Германа постепенно стали доходить крохины речи. Было видно, что он расстроился. Мелочь продолжала распинаться, что закосить в наше время армию стоит больших денег, медицинской неполноценности неофициально больше не существует, служат и слепые и глухие и даже те, кто без конечностей, но только в особых частях: там где их недостатки не могут повлиять негативно на мощь русского оружия. Потом она сказала, что договорилась об его предварительной эволюации через неделю, чтобы он был к ней готов. Германий спросил, как ему готовиться, если он даже не представляет, чем он болеет. Мелочь сказала: «Тебе нужно будет показать разговор братьев и сестер, но только серьезно и лучше о высоких материях с голосами и жестами».
Через месяц, примерно, Германий позвонил Крохе и сказал, что, наверное, было бы лучше, если бы он пошел в армию и маршировал в ногу днем и представлял