Афанасия почти ощутимые молнии. Гневные слова клокотали в горле распятого, но кожаный кляп, ввернутый в рот по самые гланды, не давал им вырваться наружу.
– Присаживайся, – невозмутимо кивнул Стас Витьку на крайнее кресло, сам опускаясь на центральное и закидывая ногу на ногу. – Как тебе натюрморт?
Витек неопределенно пожал плечами.
Ему было никак. Ему было наплевать и на Стаса, и на его натюрморты. Он чувствовал, что еще немного – и он провалится в какую-то другую реальность, и в данный момент реальность теперешняя была непривычно-отстраненной, словно он действительно сидел в аквариуме и сквозь прозрачное, но толстое стекло смотрел на окружающий мир. Беззвучные голоса шептали, звали куда-то, шелестели в голове, но голос Стаса был, безусловно, громче всех других голосов, и только это еще удерживало Витька на самом краю пропасти.
Однако картина была слишком уж неординарной, и искорка интереса все ж таки промелькнула во взгляде Витька.
– За что ты их так? – тусклым голосом спросил он.
– Хороший вопрос, Виктор, – ответил Стас. – А как их надо было иначе?
Он наклонился и поднял крышку ведра.
– Взгляни.
Витек послушно перевел глаза – и вздрогнул.
В ведре лежала отрубленная голова маленькой девочки, голубыми застывшими глазами удивленно смотрящая сквозь Витька куда-то очень далеко, в высокий потолок спортзала. Розово-бурый от крови бант мертвой бабочкой присох к ее щеке, закрывая краем треть глаза, и Витьку вдруг захотелось смахнуть с лица девочки жуткое шелковое насекомое. Он нагнулся – но Стас рывком усадил его на место и резко закрыл крышку ведра.
– Их работа, – кивнул он на распятых. – Эта худая тварь поставляла детей твари жирной и таким, как он. А потом, когда жирный с ними наиграется, он детишек фасовал по частям и или закапывал, или топил. А может, в котлеты определял. У него в Москве ресторан свой имеется в качестве неосновного бизнеса…
Лицо черного человека побагровело. Он напрягся, как штангист перед рывком, и с утробным звуком изрыгнул кляп. Кожаная, пропитанная слюнями тряпка, видимо, оторванная от пиджака жирного, дохлой жабой шлепнулась под ноги Стаса.
– А ты! – захлебываясь наконец-то вырвавшимися на волю словами заверещал распятый. – Ты что, чистенький?! Такой же, как все, живоглот! Иисус Навин хренов! Робин Гуда из себя корчишь? Так и скажи – долю тебе не предложили, вот ты и изгаляешься! Сколько ты хочешь?! Пятьдесят штук? Сто?..
Афанасий медленно встал со своего места и лениво махнул автоматом, словно сгонял с лица молодого человека надоедливую муху. Голова распятого резко мотнулась влево, с глухим стуком впечаталась в стену и безжизненно упала на грудь.
Афанасий укоризненно покачал бритой башкой, посмотрел на валяющийся у ног Стаса слюнявый кляп, скривился, одним движением оторвал от пиджака бизнесмена другой карман, старательно свернул его в трубочку и ловко ввернул в безвольный