столом?
– Под столом, там пьяницам место. А ты непьющий. Нет, правда, ты – лучше других.
– Это правда. Лучше, хуже, но другой. Я, Роза, не люблю дурость.
– А кто ж ее любит?
– Да все любят. Только по дурости и живут, по законам ее… Ты заметила, я никого не осуждаю, но не люблю дурость. Дурость, дурь эта – ведь только допусти, она тебя в себя, как в ковер закатает, и носа не высунешь.
– Это как?
– Дурость – сорняк, пока человек маленький, и дурость у него маленькая. Как у Петьки. Петька вообще без глупостей. У дочери моей гораздо их больше.
– Петенька мой, правда. Люблю.
– А растет человек, и дурость его с ним растет. Раньше люди от нее верою спасались. У меня деды в старой вере и жили, и умерли. А я вот уже без веры. Вот на звезды и направился. Хоть и не полная, а вера. Думаю, звезды поумней нас будут.
– А я в Петеньку верю. Снилось тут мне, знаешь, что будто все на каком-то острове, и есть как будто нечего, и согреться нечем. И вдруг узнаем, что спастись можем, если кто-то залезет на самое высокое дерево и оттуда бросится камнем вниз, в воду. Никто лезть не хочет, а все мучаются, звереют некоторые. И вот утром просыпаюсь, а Петеньки рядом нет. Выхожу на берег и вижу его высоко на дереве. Сердце у меня чуть не остановилось. Уговаривать сына начала слезть, а он все выше, все быстрее лезет. Народ на берегу собрался. Молчат. И тут Петенька бросается вниз, но не тонет, а белой птицей над водой мелькнул и исчез. Тут у меня сердце оборвалось, и я проснулась.
– Нет, Роза, мне не нравится твой сон. Если ты будешь с Петьки пылинки сдувать, то он испортится и не только белой птицей не станет, а все твое хорошее засрет. Хотя ты только во сне обмираешь о сыне, а наяву я что-то не наблюдаю. Держись, Роза. Он у тебя и без глупостей, потому как ты ему свою дурь не отдаешь.
– Я, дурь?
– Ну, да.
– Ну, знаешь.
– Обиделась.
– Да пошел ты.
– Обиделась.
– Да пошел ты.
– Ну, пошел, ну, что?
– Не лезь ко мне… Я таких, как ты…
– Обиделась.
– Звезды ему. Дури ему не надо, подавай ему звезды. Звездочет хренов.
– Обиделась.
– У тебя другие слова есть?
– Обиделась. Ладно уж, мотай давай к сыну. Того и гляди, проснется один и побежит опять мамку искать.
Наши юноши
Коля, техник, немного му, но как выпьет, на подвиг великий готов.
– Наташ, что у тебя с Шаром?
– Ты даешь. Что тебе-то?
– Мне ничего, тебе чего.
– Мне тоже ничего. Чуть-чуть жаль Шара. Он печальный.
– Шар печальный? Печальным Шар не бывает. Знаю каждую строчку в его эпитафии. Там: «Шар не мог оставаться на месте, разве в луночке. В жизни ровных мест не бывает, поэтому Шар и полз, то вниз, то вверх, разогнавшись».
– Что ты против имеешь?
– Ничего. Мне он просто смешон. Круглым брюшком, круглой головкой и сверкающим взором на ней.
– Завидуешь. Шар чего-то добиться желает, а ты?
– А мне интересно паять. Нет, а правда, – Коля иссиня-синим блеснул под очками, – стремиться быть