Смуглыми пальчиками она массирует его белые плечи; потом переворачивает его на спину и начинает ласкать руками, пальцами, языком.
Ему кажется, что лампа в углу погасла, и теперь свет исходит только от ярко разгоревшейся свечи.
– Как тебя зовут? – спрашивает он.
– Билкис,[5] – она поднимает голову, – через «кью».
– Через что?
– Да бог с ним.
Дыхание у него становится прерывистым.
– Дай вставлю, – говорит он. – Давно пора тебе вставить.
– Да, милый, – отвечает она. – Конечно. Но пока ты будешь брать меня – можно попросить тебя об одной услуге?
– Слушай, ты, – в нем вдруг всплескивает раздражение, – это ведь я плачу тебе деньги, так, кажется?
Одним плавным движением она садится на него верхом и шепчет:
– Да, милый, конечно, я знаю, ты платишь мне деньги, но по тому, как дело складывается, это я должна тебе платить, мне так повезло…
Он поджимает губы: она должна понять, что все эти блядские штучки на него не действуют, с ним этот номер не пройдет; ведь кто она такая, если разобраться: уличная давалка, а он, можно сказать, без пяти минут продюсер, и вытянуть из него под настроение лишнюю десятку еще никому не удавалось, – но она не просит денег. А вместо этого шепчет:
– Милый, пока ты будешь брать меня, пока ты будешь насаживать меня на этот толстый твердый кол – пожалуйста, боготвори меня.
– Чего?
Она раскачивает бедрами, подаваясь то взад, то вперед: налитая головка его члена трется о влажные губы вульвы.
– Называй меня богиней, ладно? Молись мне, хорошо? Почти меня своим телом!
Он улыбается. И только-то? У каждого свои тараканы – особенно под конец рабочего дня.
– Ладно, – соглашается он.
Она запускает руку себе между ног и вводит член.
– Хорошо тебе, а, богиня? – спрашивает он, и у него перехватывает дыхание.
– Поклоняйся мне, милый, – говорит ему Билкис, уличная шлюха.
– Да, – говорит он. – Я боготворю твои груди, и волосы твои, и пизду твою. Я поклоняюсь твоим бедрам, и глазам, и губам, алым, как вишни…
– Да… – мурлычет она и ударяет бедрами в такт.
– Я поклоняюсь соскам твоим, из коих течет млеко жизни. Поцелуй твой слаще меда, и прикосновение твое обжигает, как пламя, и я боготворю его. – Слова он произносит все ритмичнее, и они постепенно тоже попадают в такт слитному движению тел. – Дай мне страсть твою на восходе солнца, и на закате дай мне облегчение и благословение твое. Пусть иду я сквозь тьму без ущерба и страха, и пусть приду к тебе снова, чтобы спать с тобой рядом и любить тебя. Боготворю тебя всем, что только есть во мне, и в душе моей, всем тем, чем был я и в мечтах моих и в… – он осекается, окончательно задохнувшись. – Что ты делаешь? Какое удивительное чувство. Какое удивительное…
Он пытается посмотреть вниз, туда, где соединяются их тела, но ее указательный палец упирается ему в подбородок и откидывает голову назад, так что он видит только