последние слова своей сказки, беспамятство счастья мгновенно ушло от меня, и я превратился в безмерно усталого и очень голодного дачного мужа, приехавшего в город для мелких и тягостных дел.
Вряд ли я тогда понимал, что эти внезапные приливы безумного счастья есть, в сущности, возвращение в детство. Горе тому детскому писателю, кто не умеет хоть на время расстаться со своей взрослостью, выплеснуться из нее, из ее забот и досад, и превратиться в сверстника тех малышей, к кому он адресуется со своими стихами.
Эти возвращения в детство чаще всего были сопряжены у меня с таким редкостным и странным душевным подъемом, который я дерзну обозначить устарелым словом вдохновение».
И. А. Острецов не обманул – помог. «Мухина свадьба» (так первоначально называлась «Муха-Цокотуха») в 1925 году вышла вторым и третьим изданиями (первое увидело свет годом ранее). Но тучи над Чуковским продолжали сгущаться. 26 октября 1926 года писатель был вынужден обратиться к заведующему Гублитом с заявлением:
«Я могу гордиться тем, что я положил основание новой детской литературе. Будущий историк этой литературы отметит, что именно с моего “Крокодила” началось полное обновление ее ритмов, ее образов, ее словаря.
Поэма была так необычна, что вначале ни один журнал не хотел ее печатать.
– Это стихи для уличных мальчишек! – говорили редакторы.
Но именно такова была моя цель: создать уличную, несалонную вещь, дабы в корне уничтожить ту приторно-конфетную жеманность, которая была присуща тогдашним стихам для детей. И дети показали мне, что я на верном пути, что мои стихи созвучии той новой эпохе, которая тогда надвигалась на нас…
Поэтому я был весьма изумлен, когда узнал, что Гублит не нашел возможным разрешить четвертое издание этой книги, сочтя ее опасной и вредной… Никак не могу понять, почему советская власть на девятом году революции внезапно сочла эту книгу столь вредной.
Горячо протестую против всей этой угрюм-бурчеевской практики».
Однако протест не привел к желаемому результату. Осенью 1927 года писатель, в который раз, вынужден ехать в столицу – хлопотать, 28 ноября записал в дневник:
«Я в Москве… Я оставил чемодан у Чехонина, т. к. номера гостиницы все заняты, и кинулся к Тихонову[29] – в Кривоколенный. Сейчас я узнаю судьбу моего “Крокодила”. Бегу невыспанный, прибегаю – Тихонов в конторе, помолодел, посвежел, недавно с Кавказа, мил и, как всегда, ни в чем не виноват.
– К.И., какими судьбами!
– Приехал узнать о судьбе “Крокодила”.
– Ах, да, очень жаль, очень жаль. ГУС не разрешает. Что поделать. Мы хлопочем.
Оказывается, что книга вся сверстана, но находится на рассмотрении в ГУСе, в отделе учебников, который нарочно рассматривает книгу три месяца, чтобы взять ее измором. Верховодит там Венгров; почему-то книга попала на рассмотрение к Менжинской[30], которая держит ее бог знает сколько и не дает целые месяцы ответа.
От Тихонова в Институт