как в прошлом году. Тогда он, наверное, вообще ничего не видел. Ну, деревня и деревня, улица, избы, поля…
Оказывается, в Сережках было не так уж плохо. Единственная деревенская улица будто нарочно взбегала от оврага на косогор, к церкви, и там, дальше, последними своими избами уходила в молодой ельник. Совсем молодой. Салатного цвета елочки и сосенки, в два вершка и чуть больше, выходили прямо на самую улицу. Она здесь кончалась, а ельник только начинался. В песок, чистый, серовато-желтоватый песок, уходила дорога, и здесь же, в этом песке, росли рядками елки и сосенки. А за ними уже настоящий еловый лесок. Лес? Нет, лес – не скажешь. Именно лесок, поскольку в двухстах метрах от него, под обрывом, лежала Нара.
Ленька ходил по шоссейной булыжной дороге и по мосту за Нару. Там была почта. И писать родителям, к сожалению, надо. Он обещал. И приходилось писать раз в неделю. Когда на почту ходил, видел при въезде на мост знак «5 т» и бесчисленных рыбаков вдоль реки…
Леса со всех сторон окружали Сережки. С этой, со стороны Нары, – ельник. Ели и сосны, молодые и старые, они звенели в сухие летние дни, напоминая удивительную, незнакомую музыку, и скрипели, трещали при ветреной погоде, как бы противясь ей.
Каждый лес вокруг Сережек не был похож на другой. За картофельным полем на многие километры тянулся березняк, изредка перебиваемый орешником. За бывшей помещичьей усадьбой, где были теперь школа и клуб, – дубовая роща, а левее, за прудом, – осинник. Вдоль самого пруда буйно разрослись ветлы. Издали они напоминали странных, почти живых существ: вроде какой-то смешной скульптор специально выставил здесь напоказ всем необычайные, огромные фигуры. А вблизи, стоило подойти к пруду, они были обычными ветлами – старыми, кургузыми, по которым так удобно лазать.
Ветлы опускали свои раскидистые ветви прямо в воду, которая цвела зеленью, дружно квакала лягушками, мельтешила жуками – водолюбами, лужанками, прудовиками – и какой-то быстроходной насекомой мелочью. Эта мелочь бороздила поверхность пруда, как конькобежцы каток.
Вокруг Сережек лежали поля. Слева и справа. За избами и впереди изб. На возвышенностях и в низинах. Упирающиеся в леса и уходящие в бесконечность к горизонту.
Казалось, и прошлым летом Ленька видел эти поля. Видел? Не видел. Смешно, наверное? Наверное…
Рожь, пшеница, клевер, горох, картофель, свекла, капуста… Каждое поле имело свой особый цвет, вкус и запах. И цвет этих полей на дню без конца менялся: утром – один, вечером – другой, в полдень – третий, в ясную погоду – четвертый, в грозу – пятый, под хмурым небом – шестой, на ярком закате…
Но больше всех Леньке нравилось одно поле. Оно вплотную подходило к бабушкиному огороду, что находился на задах их избы. Поначалу Ленька даже не знал, что это за поле, что на нем растет. Он просто видел в поле среди прочей растительности около десятка ярких подсолнухов. А что вокруг них?
– Это вика, Ленек, вика, – объясняла бабушка. – Смотри, размахнулась!
Говоря по совести, Ленька не знал, что такое вика и для чего она нужна.
Но такие же подсолнухи, как на том поле, росли в палисаднике. Их